В прежней своей деревне с революционным названием «Путь Октября» меня часто подвозил до города местный таксист. Ну, таксистом его назвать можно было с натяжкой — он довозил в своей «Ладе» 4 пассажиров до города, и 4 — обратно. Раз в день. Брал по 150 рублей (120 км) с человека. Таких «таксистов» в деревне было человек пять. Мы часто болтали с ним в дороге на разные темы. Иногда — о политике. Начинали обычно с местных тем — о том, как его достала местная грымза из администрации, которая всё время пыталась «вывести его (и коллег) на чистую воду» — добиться, чтобы они признали за собой грех частного извоза и начали платить налоги. Эта старая грымза сидела на оформлении справок, не имела никакой серьёзной должности, но в прошлом была училкой и коммунисткой — у неё было классовое чутьё на всех, кто пытался работать на себя — к таксистам, к фермерам, которые тоже никак не регистрировались, ко мне, как гостиничному магнату и эксплуататору рабочего класса в лице помощницы и в количестве одна штука, который тоже не платил в её администрацию ни копейки. А ведь она сидит тут вся такая в шеньоне и с медалью «Ветеран труда», получает копейки, а эти империалистические недобитки…
Плавно переходим на уровень повыше — газа в деревне нет и не будет. А всё потому, что прежний глава районной администрации уже получил сверху деньги на газификацию, отчитался о ней, а деньги скоммуниздил. Главу посадили, но в отчётах уже всё газифицировано, второй раз денег не дадут.
Потом губернатор — обещал дорогу сделать, вот уже 15 лет как делают, пи-да-не-раз!…
Выше, выше… Налоги на землю, цены, бензин, соляра, менты, депутаты, правительство — все мудаки! Олигархи! Кто это, он не знает, но ругает Абрамовича и Березовского, которые уже лет десять как свалили в Лондон, а один и вовсе… свалил. Кто такие тимченки и роттенберги, он не знает. Но ругает всех. Кроме Путина. А с олигархов как-то спонтанно вдруг перескакивает на… Ксению Собчак и — тут ему словно скипидару на сидение вылили, его аж затрясло. Выяснилось, что она как-то невежливо высказалась про быдло и мой таксист принял это на свой счёт, а тут ещё у неё при обыске нашли какие-то миллионы — и как же он поминал и её батюшку, и её матушку, и её саму! Вот она, классовая ненависть! Казалось, встреть он сейчас старую грымзу из администрации с плакатом против Сабчачки — выскочит, расцелует и повезёт её на своей «Ладе» Смольный брать!

В гостях. Разлита водка. Хозяева предлагают выпить, я прошу стакан воды, хозяин тянется за стаканом, хозяйка ловит его руку и смотрит на меня с укором:
— Запивать? Не позволю! Вредно! Я своего кое-как отучила… («свой» активно поддакивает жене, виновато улыбается).
Меня подмывает сказать: вот своего и учи, а меня не стоит… но сдерживаюсь — сейчас уходить. Пока хозяйка отходит нарубить закуску, муж начинает откровенничать и рассказывать какая она у него «золото» и как он с первого взгляда понял, что «вот она — моя мамочка!»… Поперхнувшись водкой, я вдруг в красках представляю себе как эта 60-летняя мамаша кормит 50-летнего «сыночку» своей необъятной грудью, мне становится плохо.
Судя по всему, им и правда хорошо вместе (есть такие «мужики»-подкаблучники, которым это в кайф), я же так был накормлен в детстве контролем и дрессурой своей мамочки, что с тех пор любые попытки меня что-то заставить, меня как-то исправить, меня чему-то научить или отучить — мне как серпом…
У меня вообще болезненная реакция на всех, кто пытается меня подчинить, не имея на это заслуженного права — я вылетел с военной кафедры из-за того, что не мог смириться с тем, что тупые майоры пытались научить меня подчиняться, а преподаватели в универе, в ком я не чувствовал интеллектуального превосходства, видимо, читали это в моих глазах и ненавидели меня до скрежета зубовного (в то время как с умными профессорами мы быстро находили общий язык и взаимную симпатию). Дураки-начальники (правда, таких было немного, мне везло) — тоже.
Женщины… Я не понимаю откуда в них берётся эта неизбывная страсть всех исправлять, переделывать под себя — даже безмозглые блондинки умеют это делать с помощью надутых губок и прочих манипуляций (которым, видимо, научились ещё в детстве), чтобы не только заставлять мужчин исполнять капризы, но и дрессировать их. И не дай бог они узнают о твоих слабых местах — эти слабые места будут вашими кровоточащими мозолями, потому что именно на них и будет постоянно наступать женский каблучок — как известно — никакая дрессура не обходится без болевого воздействия. Ну, а лакомства в виде поощрения — само собой. Если только они есть, эти лакомства…
И когда меня в очередной раз грозятся с кем-то свести, познакомить, сосватать — я отвечаю — идите вы, мне этот цирк не нужен, нас и здесь (на воле) неплохо (уж поверьте!) кормят.

… о Станиславском публика знает немного. Вернее, она знает про «Чайку» в МХТ и про «Не верю!». Особо продвинутые знают про пьянку с Немировичем в «Славянском базаре». Немногие избранные читали «Театральный роман» М. Булгакова и только отдельные посвящённые знают, что Станиславский был йог. Ну да ладно. Включаем тормоза, потому что я хотел вспомнить про «Не верю!». Применительно к кулинарии. Вот читаешь про какую-нибудь новомодную «молекулярную кулинарию» и это «Не верю!» так и просится наружу. Или даже обычный какой-нибудь рецепт — если солёные огурцы в молоке — это понятно всякому. У людей с более развитой фантазией (или опытом? или вкусовыми рецепторами?), короче, с более высокой планкой вопросы возникают и к менее явным несуразностям. В принципе, читая рецепт, можно представить себе результат, если все ингредиенты знакомы. А если нет? Или что-то совсем необычное в способах приготовления? Тогда, чтобы проверить, нужно приготовить. Хорошо, если твои ожидания оправдываются. Бывают, правда, сюрпризы — как в сторону плюса (что приятно), так и в сторону минуса (что не очень). В последнем случае особенно жаль потраченного времени и продуктов, но кто виноват? Бездарный «писатель» или бездарный «читатель»? Ну, писатель, само собой, виноват всегда, а вот читатель мог быть просто неопытным и доверчивым. Ну, решил проверить — что тут плохого? И, точно так же, как бывают талантливые писатели, случаются и талантливые «читатели» — те, кто могут понять настроение «между строк» или, включив интуицию, не поддаться на уловки бездарности, спрятанные за глянцевыми иллюстрациями или известными именами.
Бывают, правда, «читатели» настолько талантливые, что им мало прочитать и приготовить, им нужно ещё «вжиться в роль» и самому стать писателем, внеся своё видение роли (рецепта) на сцене (в тарелке). Они сразу начинают фантазировать и дописывать сцены. «Я приготовила ваш рецепт, но только вместо курицы взяла свинину, а помидоры заменила на яблоки!» — «И как вам?» — «Замечательно!» — «Рад за вас и за свинью в яблоках!» — «А разве это не чахохбили?» — «Да нет, это свинья в яблоках».
Но я не об этом. Я о нормальных читателях. Правда, не всякий, кто читает пьесы в постели перед сном, может стать актёром на сцене, тут уже требуются хоть какие-то профессиональные навыки. Я долго пытался обучать своих гюльчатай-помощниц способам нарезки овощей, пока не понял, что придётся это делать самому — сколько ни показывал чем отличается картофельная тонкая соломка от средней и от толстой, а длинная — от короткой и как их резать, у них всё равно выходили шпалы, пригодные только для картошки фри, а вместо кубиков всегда выходили булыжники. «А какая разница?» — говорили они, — «Картошка и картошка!», а я не знал как объяснить, что вкус получается РАЗНЫЙ! Они смотрели на меня как на самодура-тирана-придурка-городского-пижона-засунь-себе-в-задницу! Пример с картошкой, наверное, самый показательный — всем хорошо известно блюдо под названием «картошка жареная» и многие, наверное, знают, что в каждой семье её готовят по-разному, хотя ингредиенты одни и те же — картошка, масло, соль, перец, иногда лук. И в разных вкусах виновата не только нарезка, но и сковородка, крышка от ей, сила огня и частота помешивания.
Всегда, когда жарю картошку, вспоминаю один случай, произошедший очень давно: у меня в гостях был молодой человек, который заказал жареную картошку. Я спросил — какую он любит? — тот сначала удивился, а потом сказал: «У меня был старший брат, который готовил её так вкусно! После того, как он погиб, никто не может пожарить картошку как он!». — «А какая она должна быть?» — «Хрустящая, хорошо прожаренная, но не сухая, чтобы была пластами — с одной стороны обжаренными, с другой — мягкими.» Всё, что мне было нужно сделать — прибавить огонь, добавить масла и переворачивать всего пару раз, не разбивая лопаткой. Когда я подал ему тарелку, он начал есть, а потом… заплакал: «Та самая!». Я больше никогда не видел, чтобы кто-то плакал от моей еды! (И надеюсь, что не увижу).
Или другой случай, когда я, наоборот, обфакапился с той же картошкой, но уже варёной. Вернее, с пюре (тоже всегда вспоминаю, когда пюре готовлю). Я ждал за столом профессионального ресторанного повара и решил «блеснуть талантами» — затеял сразу несколько сложных блюд, гарниром к одному из них должно было стать пюре. Блюд было так много, а я так волновался, словно перед экзаменом, что, сняв с огня сварившуюся картошку, про неё позабыл. Она почти остыла, поэтому, когда я начал её толочь (а мой повар уже стоял за спиной!), картошка превратилась… бинго! — в клястерную слизь! Конечно же, её нужно было толочь горячей!
Разные подобные «опыты» и складываются в одно, когда читаешь чужие рецепты и — либо веришь им, либо — привет, Константин Сергеич. Иногда, правда, случается, что соблазняешься на авангардную постановку какого-нибудь «Дяди Вани», пытаешься вникнуть в «авторское прочтение», а в финале получаешь такое гуано, что рука сама тянется к гнилым помидорам или мочёным яблокам.
Мораль: лучше почаще быть Станиславским, чем пугать Ихтиандра как дядя Ваня.

(Эпиграф). «…и может собственных Платонов Российская земля рождать!»

(Пролог). Дураки и дороги — две беды, но дураки подумали о дорогах и минус на минус дал плюс.

Сначала было слово. На большую дорогу вышел Роттенберг-разбойник и просвистал: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ!» Не дает ответа. — «Не пора ли платить за вёрсты?» — народ безмолвствовал. И появился тогда Платон. Не Каратаев, нет, другой, ещё неведомый избранник. Спаситель России. Он разбудил Герцена, декабристов и дальнобойщиков, которые курят «Тройку» и любят Гоголя за Муму. И дальнобойщики сказали: «Гореть тебе в МКАДУ!», — и начертили круг вокруг Москвы. «Не выпустим оттуда ни одного тищенку», — порешили они. Так дороги обхватили всех дураков. И был МКАД и тьма над бездною и дух соляры над Москвой-рекою. То было Великое Стояние пред семи кругами МКАДА. Наконец из-за стен Мордора появился Главный и сказал: «Подымите мне веки!» — и подняли ему веки и увидел он дальнобойщиков и имя им — легион. «Кавказ предо мною…» — подумал он, глядя на дагестанские номера фур. И хотя не было видно самой страшной силы — Армии Мёртвых, Армии Офисных Хомячков Того-Чьё-Имя-Нельзя-Произносить, мощи его дрогнули, ибо его войско было в далёких палестинах, отослано на крестовый поход с сарацинами из ИГИЛа. Ничего не сказал Главный, вздохнул тяжело и исчез. Говорят, видели старца у некоего кооператива «Озеро»… А других троих видели, как пошли они, солнцем палимы и с непокрытыми шли головами, и ушли на чужбину, повторяя про какую-то то ли путину, то ли путану, то ли судьбину.

Ни огня, ни черной хаты…
Глушь и снег… Навстречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне.

Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! — Дизель, барин, дизель!

Он сидит сбоку и не сводит с меня глаз. Я смотрю в компьютер. Делаю вид, что не замечаю. Он делает вид, что не замечает, что я не замечаю. Или делает вид, что не замечает, что я делаю вид. Смотрит. Буравит меня взглядом.
— Может, ты пойдёшь спать?
Молчит. Смотрит.
— Чего ты хочешь?
Никакой реакции. Мол, сам прекрасно знаешь!
— Не знаю. Понятия не имею, чего ты на меня уставился.
Смотрит. Такое ощущение, что не моргает. Я весь внимание, но внимание — в компьютере, на него внимания — ноль. Главное — не поддаваться. Иначе потом вообще сядет на шею. Или уже?
— А тебе не надо в туалет? Погулять не хочешь?
Не хочет. Молчит. Тянусь за сигаретой, рука проплывает мимо тарелки, и тут он вздрагивает. Там лежит беляш. Он прикрыт другой тарелкой, но это меня не спасает. И, с его точки зрения, не извиняет. Но я тянусь дальше и беру сигарету — беляш придётся отдать, но не сейчас, иначе он поймёт, что меня можно пытать этим укоризненным пристальным взглядом. И будет это делать всегда. Они быстро такое понимают, собаки!