Эта кружка у меня уже много лет, но только сегодня я вгляделся в рисунки:

По радио в это время рассказывали про то, как депутат застрял в люке танка и его оттуда доставали пять часов. Другому депутату по фамилии Милонов дали медаль. А ещё что 80% россиян хотят возвращения ЛТП (тюрьмы для алкоголиков) и принудительной психиатрической госпитализации. А если их спросить хотят ли они смертной казни, они ответят да. А если их спросить что делать с гомосексуалистами или больными СПИДом? Я бы их не спрашивал. Я бы вообще лишил эти 80% права что-либо говорить или за что-нибудь голосовать. Юля Латынина предлагает ввести для этого имущественный ценз, но, думается мне, проблема не в бедных мошной, проблема в бедных умом. Мало ли дураков среди богатых (новых русских хорошо помню). Я бы ввёл интеллектуальный ценз, по IQ, с самым низким IQ нельзя ни детей заводить, ни за руль садиться, чуть повыше — можно, потом — голосование на муниципальном уровне, и только на самой верхней стадии — вузы, право избираться и избирать, ответственные специальности и должности. Латынину назвали социал-дарвинисткой. А что, с волками жить — по-волчьи выть! Думаете, народ что-то заметит? Пока копытом на собственное вымя не наступит, эта корова ничего не заметит. Просто политики перестанут на неё, дуру, оглядываться — засунут ей трубку от вымени в рот и оставят в покое.

С утра нет интернета – местная сотовая вышка Билайна обслуживается очень бережно – чуть непогода – её отключают, как бы чего не вышло. Сейчас другая «непогода» — до центра посёлка дошла эпидемия замены линий электропередач и отключения электричества. Билайн «на всякий случай» тут же вырубил 3G. Оборудование-то дорогое! Это как в байках про экономных болгар, которые вечерами, собравшись после ужина, выключают свет, чтобы сэкономить и снимают штаны, чтобы не протирались.

А вообще, когда года 4 назад я услышал про то, что Путин широким жестом выделил сколько-то много миллиардов на программу замены ЛЭП в сельской местности, я сказал – пи..ец деревне – жизни больше не будет, будет замена ЛЭП. Так и вышло. Чтобы освоить деньги, с марта по ноябрь электрики резвятся – выкапывают все столбы (даже если сами же их вкопали год назад), вкапывают новые. А электричество вырубают на весь день, даже если при этом к самим проводам не прикасаются, а занимаются установкой столбов на другой стороне улицы.
Москвичи, слышу, жалуются, что у них весь город перекопан – меняют тротуарную плитку и бордюры. Именно, что не устанавливают, а меняют недавно положенное и закопанное. Козе понятно, что при этом закапываются «средствА», которые нужно освоить. И это при том, что денег в стране типа нет и сокращают финансирование медицины и школ. Ладно бы деньги тратились на что-то полезное – на дороги, к примеру, но дороги мы не строим из принципа, потому что, как сказал Медведев – «воруют». А на плитке и на ЛЭП НЕ воруют? Или там воруют кому надо, а до дорожного строительства «нужные люди» ещё не добрались? Хотя нет, кое-где добрались – Роттенберг добрался до какого-то бизнеса и тут же получил подряд на строительство ЦКАД вокруг Москвы. Это как у нас в деревне – вчера видел, как десять рабочих аккуратненько латали и без того неплохой асфальт перед домом местного главы, при том, что по моей улице, к примеру, проехать можно только на танке или квадроцикле (многие, кстати, реально ими тут обзавелись). А на трассе тоже «ямочные» ремонты – вместо того, чтобы пройтись одним грейдером, снять к чертям старое покрытие и положить новое одним катком, десять таджиков клепают заплатки, которые через пару месяцев нужно будет клепать по новой. И ведь стараются, землю роют! Деньги-то какие-то выделяют, их нужно осваивать, отчитываться нужно за новые яхты потраченное хоть чем-то. А кому какое дело – есть ли от этого кому-то польза. У нас же опять всё бабло, как и при сосиализме – народно-государственное, то есть ничьё, грех не взять. Если бы на подрядах была реальная конкуренция, то думали бы о результатах, а так – нужные люди пристраивают нужные деньги «куда надо» — в землю закапывают. И то правда – рано или поздно лафа закончится, лавочку прикроют, а деньги – они и в Африке деньги (одно плохо, что именно в Африке – в остальной цивилизованный мир наших «дельцов» от государства уже не пустят). А вот интересно – сколько Роттенберги и Тимченки отстёгивают своему другану-пахану? А то ведь жалко Путина – Роттенберги теперь перестали быть самой богатой семьёй в России, Гуцериевым уступили из-за санкций. А как же папочка? Ему тоже ужиматься приходится? Жалко папочку, может, скинуться нам ему, а то ведь до сих пор в декларации пишет, что у него москвич в гараже и ничего больше. Правда, он недавно новой дачей обзавёлся – по выходным ездит туда понырять с аквалангом, целый полуостров в Чёрном море ничьим оказался – прежнего хозяина выгнали, теперь он наш.
И народ вроде как счастлив, плевать, что доллар стоит снова под 70 и все, кто поумнее, из страны валят — народу только не понравилось, что продукты бульдозерами давят — тут «они» промашечку дали — жизненный уровень упал процентов на 20, народ все деньги на продукты и подорожавшую коммуналку тратит, а тут — гуси под бульдозером и свинина в печах! Зря они так с народом-то. Это ведь сегодня народ «ура!» кричит, а завтра что будет? Ещё пара таких «промашечек» и, глядишь, придётся бежать из шубохранилищ. Только куда? В Венесуэлу? Там и самим жрать нечего. В Северной Корее бабло тратить негде, там карточки, Лукашенко продаст, Куба теперь с пиндосами дружит. Куды бечь-то? Бедолаги! Даже жалко как-то… будет. А пока — пока у меня не работает интернет, нет света и воды, а дорогу к дому дождями размыло. Пока мне не их жалко.

Многие приходят к благотворительности с возрастом, многие — по примеру других, если это — в тренде или в моде, или — по зову души. Я посвятил благотворительной деятельности свою юность, когда слова «тренд» не знали, когда слово «волонтёр» приходилось долго расшифровывать, так же, как и выражения типа «некоммерческие организации», «благотворительные фонды», «фондрайзинг». Потому что это было самое начало 90-х, когда на слуху (и «в тренде») были другие новые понятия: «рэкет», «комок», «ваучер», «крыша». Даже понятий «откат», «распил» и «рейдерство» в те убогие времена не знали. Люди знали простые способы зарабатывания денег, а потому знали слова «путана», «челнок», «братва». Но я всегда плавал против течения и меня занесло туда, где денег не было по определению, но были благие цели типа помощи ближним. Тогда в моей жизни появилась «служба экстренной психологической помощи» («телефон доверия»), которая отговаривала людей от суицидов и наркомании, давала возможность исповеди и психотерапии, потому что ни церковь, ни психология ещё не были на тех позициях, которые занимают сегодня. Для того, чтобы этим заниматься, мы привлекали добровольцев и выбивали деньги оттуда, откуда получалось — от государства, от хилого тогда ещё бизнеса. Гораздо позже мы узнали, что эта деятельность носит гордое имя «фондрайзинг», то есть поиск и привлечение средств. Объяснили нам это проклятые американцы, которые настолько ненавидели русских, что потратили 20 миллиардов долларов на финансирование проектов, связанных с «некоммерческим сектором» в России. Я запомнил эту сумму, потому что годовой бюджет России в ту пору составлял именно такую же сумму. Как же действовали эти «злобные иностранные агенты»? Они почти не финансировали конкретные проекты, действуя по правилу: «не давай голодающему рыбу, давай удочку!» — они обучали технологиям поиска средств, легального взаимодействия с государством и бизнесом, с согражданами и обществом. У родного государства не было для этого ни сил, ни желания. Некоммерческие организации, созданные для инвалидов, сирот, наркоманов, суицидентов и прочего отребья государству были не интересны. Так было и так есть. Я это знаю не по наслышке, потому что меня в своё время позвали работать в государственные органы, которые должны были эти проблемы решать — я проработал ведущим специалистом по социальным проблемам Комитета по делам молодёжи Правительства области один год и… мне хватило — я сбежал из этого гадюшника обратно в свою общественную организацию социально-психологической помощи, посадив на своё место дамочку, за которую сильно просила её сестра — небезызвестная ныне депутат Яровая, она провела у меня в кабинете не один день, и я сдался (в принципе правильно рассудив, что именно таким, гос-функционерам с прокурорским прошлым, тут и место).
А я занялся своим делом — за несколько лет я открыл с пяток волонтёрских телефонов доверия по области, программу помощи жертвам тоталитарных сект и семьям наркоманов, основал первый на Урале волонтёрский клуб, первое в России периодическое издание для некоммерческих организаций, ездил по стране вместе со злобными американцами, проводя семинары и тренинги, на которых благотворительные организации учились искать деньги и защищать свои интересы… От злобных американцев за всё это время я получил всего лишь 10 тысяч долларов в виде гранта от USAID (ныне запрещённого у нас американского агенства) на свой дайджест (всего год я был «иностранным агентом»). Всё закончилось в середине 90-х неудачным, но при этом не менее рейдерским захватом моей типографии — типографию я не сдал, но не желая больше оказываться под дулом приставленного к виску бандитского пистолета (бандитов наняла моя собственная бухгалтерша), я сдал злобным американцам оборудование по описи и прикрыл издание и типографию. Вскоре после всех этих событий я оставил работающие службы психологической помощи другим людям (они работают и по сей день), а сам, после пяти лет работы в этой сфере, сферу сменил и ушёл в бизнес — у меня родился сын, нужно было зарабатывать. Мои бывшие коллеги по Правительству области к тому времени уже отстроили себе особняки в элитных коттеджных посёлках, но я им не завидовал — я помнил, как блевал, приходя домой с этой работы — настолько это было противно. Сёстры Яровые, по всей видимости, не блюют — им в кайф.
Почему я вспомнил про это? Многие поймут. Мне пришлось снова заняться фондрайзингом на старости лет, уже для себя, но даже близкие друзья не знают откуда я знаю это слово.

Для начала — лирическое отступление. Я живу один. В деревне, где никого не знаю. Иногда по неделе не раскрываю рта, потому что незачем. Пару раз в месяц говорю с продавщицами в магазине: «Булку хлеба, пожалуйста, пачку чаю». В моём околотке стоит мертвая тишина, даже редкое блеяние скотины — в радость. Правда, по весне соседи включали песенки про валер, но от этого веселья не прибавилось. Телевидения нет (и не надо). И аудио- и визуальный голод налицо. Именно поэтому я при случае люблю посмотреть кино и слушаю радио — его можно совмещать с другими занятиями. Обычно слушаю «Эхо Москвы» как почти единственный информационный канал. Музыкальное радио начал снова слушать недавно — долго не мог этого делать после того, как сам проработал на музыкальной радиостанции несколько лет — несменяемые плейлисты бесят — можно за пару дней прослушать весь репертуар станции и потом не включать.
Есть, конечно же, интернет, но там минимум живого общения, а положить жизнь на поиски контента, от которого не стошнит, тоже не хочется.
Это было лирическое отступление. (Не очень краткое — общение в интернете делает из меня зануду — приходится заранее и излишне подробно объяснять некоторые свои мотивы и обстоятельства, чтобы предупредить возможные и ожидаемые вопросы типа «А почему бы вам не поступить так или эдак? А зачем вообще вам это надо?» и т.п.
Теперь к сути.

«Эхо Москвы» — один из немногих каналов, где можно услышать новости без пропаганды на русском языке. Но я «потребляю контент»не только как слушатель, а ещё и как бывший радийщик (и не только как ди-джей — у меня были ночные эфиры со звонками в студию тогда, когда их не было на Эхе) и как журналист — я был главредом (а также издателем) первого на Урале периодического издания для неправительственных и некоммерческих организаций, издававшегося, кстати, на средства гранта USAID — ныне запрещённого в России американского правительственного фонда, сейчас я назывался бы «иностранным агентом» по полному праву (по нынешнему нашему праву, хотя никто и никогда не указывал мне что и зачем публиковать, моё СМИ было голосом «третьего сектора» в регионе, читай — гражданского общества по проблемам инвалидов, сирот, наркоманов и подростков, волонтёрских движений и проч., и это было в начале 90-х, когда слово «волонтёр» приходилось долго объяснять всем — коллегам-журналистам, чиновникам, обывателям).
Я слушал Эхо практически с начала его работы, но никогда не был «активным слушателем» — в эфир позвонил единственный раз, чтобы наехать на покойного Немцова за то, что «Правое дело» появляется в регионах только в виде плакатов перед выборами. Потом я лет 10 Эхо не включал — некогда было, и надоело слушать про импотенцию и новинки от бугатти, на которые у 99% аудитории Эха никогда не будет ни средств, ни… средств — радио было (и осталось) — продуктом для поколения шести-семидесятниковой бесштанной интеллигенции и стареющих ка-эс-пэшников.
Как радийщик я не только работал на двух станциях (Радио СИ и Европа+), но и открывал первое на Урале музыкальное радио — то самое Радио СИ: отбирал и обучал первых ди-джеев и вёл первые ночные эфиры как автор и ведущий. Потом был первый десант в Москву, я работал в маркет-ресёче, а хозяин Радио СИ (он же — президент легендарного Свердловского рок-клуба Коля Грахов) при наших встречах (обычно в Домодедове) плакался, что все нормальные люди (имея в виду меня и мою партнёршу — психологиню О. З., панк-бандершу, закончившую МГУ, подругу тогда никому не известного Хирурга-Зладостанова, героиню ток-шоу Влада Листьева и консультанта «Ассы»), свалили в Москву, в Ёбурге не с кем работать, хотя работы полно и вся — новаторская и творческая. Проработав в Москве несколько лет на маркетинговом поприще, я тогда слегка подустал от рутины, хотя работал по адресу Красная площадь, дом 1 с ведущими брендами типа Пепси и BAT, но «зазывалки» Грахова о «новаторских» проектах сработали — я вернулся в Ёбург, Грахов предлагал проекты на выбор — от новых радиостанций до печатных изданий, но… что-то у него не срослось, а я, как дурак, начал с нуля искать работу и полгода просидел на бобах.
Сказать, что я был зол на Грахова — значит не сказать ничего. К тому времени он открыл «франшизу» Эха Москвы в Ёбурге, и тогда я связался с Венедиктовым, «настучав» на Грахова за сокрытие рекламы и несанкционированные врезки. Сделал и забыл. Потом я нашёл работу в глянцевом журнале, моя дизайнерша делала для Радио СИ фирменный логотип (он и сейчас — их фирменный), мы встретились с Граховым на переговорах и тут я понял, что Венедиктов «сдал» меня Грахову — тот шипел и брызгал слюной, вращал своими косыми глазами и ругался матом, а я остался доволен тем, что моё «стукачество» не стало анонимным. Ибо нефиг играться с такими, как я, ибо я — не мебель, чтобы меня перевезти из города в город и поставить в чулан — авось пригодится.

К чему я это рассказываю? К тому, что у меня личное отношение и к Эху, и к радио вообще. И тем более прискорбно видеть как станция превращается в отстой. На этой неделе с Эха ушёл его основатель и первый главред Корзун. Ушёл из-за новой политики Венедиктова и его помощницы, юной хамки Леси Рябцевой. Ей ничего не стоит назвать оппозиционеров «мудаками» или нахамить в эфире гостю, будь то Шендерович или Познер, она считает себя реформатором Эха и помогает шефу избавиться от старой гвардии. За старую гвардию, может, и не стоит держаться, но вот новая… Мальчики и девочки туповаты, хамоваты и плохо образованы. На телеканале «Дождь» работает почти исключительно молодёжь, но Венедиктов отыскивает свои кадры на каких-то помойках — на «Доме-2», видимо, кастинг проводит, а люди типа Тихона Дзядко, Олевского и Роменского с Эха уходят. И кого только сейчас нет на Эхе — и путиноид Осин с высказываниями типа «ну ладно, препараты для онкобольных подделывают — им всё равно не помочь…» и православнутый Голубев, борец с гомосятиной и абортами, и придурковатая Карина Орлова, и детсадовского уровня мальчики типа Нарышкина и Соломина (их много, как грязи). В общем, Венедиктов на старости лет сбрендил. Многие открыто говорят, что он зачем-то разваливает Эхо Москвы — то ли для того, чтобы выжить самому, то ли заигрался в игры с якобы «дружбой» с якобы влиятельными якобы членами президентской администрации, то ли просто — бес в ребро — влюбился в амбициозную сучку и пляшет под её дудку.
Грустно. Хорошее было радио. Сейчас же всё чаще переключаюсь за новостями на Бизнес ФМ или ещё куда.

Путин одобрил идею создания новой сети фаст-фуда. На неё просят 1 000 000 долларов. Подождите, я чего-то не понимаю. С каких это пор бизнес просит деньги не у банков, под проценты, а у президента? В стране кризис, долларовая пружина всё больше сжимается (или кто-то думает, что рубль и дальше может расти против дешевеющей нефти и падения производства с потреблением? — он скоро распрямится, да так, что новогоднее падение курса покажется цветочками), бюджет уходит в глубокий дефицит и на таком фоне кто-то просит миллиард зелёных на фаст-фуд? Всё было бы невероятно, если бы речь шла не о России… Попросили дети автора советского и российского гимнов, который хорошо устраивался при любых властях — Михалков и Кончаловский (вообще-то раньше они не очень дружили). Но торговую марку «Едим дома» жены Кончаловского, Юлии Высоцкой, решили попилить дружно — что крест рубль животворящий делает! Михалков уже собирает налоги с медиа-производителей в якобы фонд по якобы защите якобы авторских якобы прав. Маловато будет?
А к гимну и его автору у Путина и правда тёплое отношение — первым делом, придя к власти, он вернул советский сталинско-михалковский гимн. Я тогда ещё сказал, что это — начало конца демократии, свобод и страны в целом. Как в воду глядел!

«Слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают, как платье,» — сетовал Владимир Владимирович. Нет, не этот, а тот, который застрелился (или его застрелили люди в погонах?), этого пока ещё нет. Я о Маяковском и о слове «щелкопёр» — как-то так называли раньше борзописцев-газетчиков, которые потом стали колумнистами и публицистами, а теперь, оказывается, зовутся философами. Я о некоем Сергее Роганове, который всю жизнь прозывался «публицистом «Известий», а нынче предпочитает зваться «философом». «Повышение» случилось, видимо, после того, как он осознал всю глубину и правильность нынешнего выбора России по ограничению свободы слова во благо скреп и корней. Много их таких в последнее время появилось, которые тявкают из своих колонок на проходящих мимо слонов типа Дмитрия Быкова (сорри) или Бориса Акунина. «Ай, Моська, знать она сильна…» И я бы не обратил на это внимание, если бы не столкнулся с Сергеем Рогановым лично лет 7 тому назад — тот писал о дауншифтинге и вышел на меня, попросив помощи в его работе над статьёй. В статье этой я фигурировал одним абзацем, но мы общались и до, и после выхода публикации. Сергей сетовал, что мы не можем встретиться лично — уж больно я далеко. Но тут вдруг случилось чудо — я, вопреки ожиданиям, вдруг вырвался в северную столицу на ТВ-съёмки, а оттуда заскочил и в Москву. Помнится, два человека порывались встретить меня на Ленинградском вокзале и я не знал кому отдать предпочтение — Роганову или моему старому приятелю, который теперь подвизается на радио «Шансон». Я не стал делать выбора и это был самый правильный выбор, потому что с вокзала мне пришлось тащить чемодан в метро самому — ни один из них не приехал и даже не позвонил извиниться — один оказался неожиданно «сильно занят» (и это был Роганов), другой (мой приятель) тупо забыл о моём приезде. Ни с тем, ни с другим я больше не общался.
Почему я вспомнил об этой мелочи? На самом деле из подобных мелочей складывается человек и его сущность — я ненавижу когда человек что-то обещает и потом не делает. Для меня это сигнал не столько о том, что он не уважает меня, того, кому дал своё слово, сколько о том, что он не уважает себя и своё слово не ценит (про дело я вообще молчу). И такой человек легко согласится быть (пусть даже в собственных глазах) человеком ненадёжным и лживым, а, в конечном счёте, способным на предательство, и это тоже проверено, но уже на других людях, которым был дан второй шанс после первой «мелочи»… «Не будь скотиной, дай человеку второй шанс,» — гласит американская поговорка с обязательным продолжением: «Но не будь идиотом — не давай третий». Для моего приятеля с «Шансона» это был третий и последний, для Роганова — первый и последний, и я об этом сейчас ничуть не жалею. Почитал на досуге его высказывания о Быкове и оппозиции и понял — человек даже собственную профессию предал, потому что журналист (публицист), выступающий против свободы слова — это не просто смена сюртука щелкопёра с потугами натянуть на себя мантию философа, это ещё и «внутренний разворот», как говорят на «Эхе Москвы»: «Мы вывернемся для вас мехом вовнутрь!». Сильная метафора, особенно если учесть насколько бывает неприглядно зрелище того, что под мехом — голое мясо и вонючий жир — знаю о чём говорю, потому что самолично свежевал кроликов, выворачивая их мехом вовнутрь. А вот ради чего или ради кого господа бывшие щелкопёры выворачиваются мехом вовнутрь? Ради тёплого местечка, где можно ещё жирка подкопить? Они только об одном забывают — ни один хозяин не в силах будет потом вывернуть их обратно и жирок уже не понадобится.
И, кстати, в подобном виде сложно отличить кролика от жирного кота или тощей Моськи, которая так любила лаять на слонов…