Блейк ревнует меня к компьютеру — стоит мне сесть, он садится рядом и начинает с периодичностью раз в минуту дотрагиваться до руки холодным носом. Это просто для проверки функциональности. А уж если у него какое-то конкретное желание — ну, там погулять или угоститься сушкой — он начинает складывать лапы: одну, потом другую, потом обеими лапами лезет мне на колени, загораживая экран. Махинка-то та ещё, и сегодня у меня вырвалось: «Эй, малютка, слезай давай!». Видимо, неспроста именно это слово вырвалось — Малютка Скуратов тоже умел добиваться своего.
Самое тяжёлое время — это полчаса до кормёжки — Блейк ходит за мной хвостом по дому (у малютки у самого хвост как у крокодила), складывает лапы, лижет меня, в общем, проявляет неподдельную любовь и привязанность. Только вот к чему? И будит он меня чавканьем — это у него слюноотделение перед завтраком начинается. А недавно я прижёг ногу — сквозь брючину запахло жареным мясом — Блейк от меня два дня не отходил, мне даже не по себе стало — я чувствовал себя бифштексом.
А ещё он зорко следит за тем, чтобы подозреваемый (подозреваемый в том, что съест что-нибудь сам и не поделится) не выпал из поля зрения. Когда-то, когда Блейк болел и валялся под столом, я скармливал ему там всякие лакомства. Сейчас, стоит ему увидеть, что я сажусь есть, он моментально занимает «пост» под столом. Под столиком — так будет вернее. Нынешний столик настолько мал, что у Блейка там только голова помещается, как большая каска у сидящего в окопе немца. Иногда, когда он чувствует какое-то движение снаружи, он так резко дёргается, что сносит этот столик одним движением башки. Поэтому я его оттуда выгоняю — он тоскливо сидит за спиной и тяжело вздыхает…
Но нам ещё только ночь простоять и день продержаться — морозы должны закончиться и мы снова какое-то время поживём раздельно. Наверное.
