В маленьком провинциальном театре спектакли посещало два-три зрителя. Их знали по именам, но однажды случилось чудо и в театре случился аншлаг, потому что про театр рассказали по телевизору. Актёры отвыкли от публики и сильно нервничали. На сцену выходили словно в первый раз, ничего не видя перед собой. И только к концу первого акта обнаружилось, что на сцене забыли поднять занавес. Зрителей в зале уже не было. После этого случая театр закрыли, а все актёры повесились. Как-то так.

Пока вспомнил, стоит записать.
Я на днях написал о Челябинске, но Челябинск не одинок. Я в своей жизни так много ездил по стране и со столькими людьми общался (в экспедициях, на телефоне доверия, на приёмах, в группах, на семинарах, курсах, тренингах, среди клиентов, в своей гостинице, наконец), что у меня сложилась определённая картинка, некий срез психологии жителей нашей необъятной страны. И психология эта не едина. Она отличается в зависимости от региона, удалённости от центра и от размеров населённого пункта.
— Провинциалы из глухомани (сельские жители, жители посёлков и маленьких городов, расположенных вдали от центров «цивилизации», как ни странно, одни из самых симпатичных. У них масса недостатков, они очень консервативны, замкнуты, часто ограничены, но у них сохраняется некий моральный стержень и, благодаря наплевательскому отношению ко всему общепринятому, основа для собственного мнения и достоинства.
— Провинциалы из малых городов или крупных сёл в густонаселённых районах средней полосы или юга уже не столь консервативны, намного более хитры и гибки, намного прагматичнее своих деревенских собратьев, но они имеют представление, что есть и похитрее, а потому ведут себя скромно и в меру осторожно.
— Провинциалы из средних городов или небольших областных центров, удалённых от столиц отличаются от вышеописанного разительно. Они уже не имеют никаких архаичных моральных устоев, но успели вкусить от «цивилизации». Если они занимаются бизнесом, то живут по принципу «не обманешь, не проживёшь», если они при власти, то лютуют без зазрения совести, вокруг все «свои», такие же, как они, и количество таких же «своих» вводит их в иллюзию, что повсюду именно так, и это — закон жизни. Это — самая страшная (как мне лично кажется) часть населения России. Я уже боюсь принимать гостей из таких городов, как Саратов, Пермь, Челябинск или Магнитогорск, Тюмень или Оренбург. Если у людей из этих городов есть деньги, то обычно это — полный неадекват и беспредел (вспомните кадры с саратовским «бизнесменом» на борту самолёта, летевшего в Хургаду и вы всё поймёте, про ментов из Перми я вообще молчу).
— Провинциалы из крупных областных центров (Новосибирск, Екатеринбург, Нижний Новгород и пр.) весьма милы. У них неплохая культурная среда и при этом присутствует в сознании планка для сравнения — столицы и заграница. Поэтому они максимально адекватны, чего не скажешь о некоторых столичных жителях,
— Вернее, о московских. Питерцы всё же ближе к предыдущей категории, хотя и свои отличия имеются. Москвичи, начиная от продавцов на рынках и потомственных рабочих завода «Москвич», имеют врождённое (и ни на чём обычно не основанное) чувство превосходства над прочими «замкадышами». Сейчас это не очень заметно, потому что коренных москвичей надо в Москве ещё поискать, но я за версту чую (и слышу) московскую хамку, громогласную и безаппеляционную (как героиню Муравьёвой в «Москва слезам не верит» или, в более элитном варианте, Татьяну Толстую). Москвичи в Москве не чувствуют себя особенно комфортно, поэтому всё реже можно услышать «понаехали тут!», но когда москвич оказывается в провинции, весь его гонор и пренебрежение вылезают из всех щелей (за что, собственно, москвичей за пределами Москвы и не любят).
В оправдание москвичам нужно сказать и другое. Всё больше и больше молодых москвичей уходят от имперского снобизма и приобретают облик просвещённых европейцев — непафосных, простых и милых. Всё же открытые границы и обмены дают о себе знать. Жаль только, что именно эта категория склонна не изучать многообразие расейских феноменов, а тихо отсюда сваливать, потому что «там» они чувствуют себя своими, а «тут» — белыми воронами в взбесившемся зоопарке…

Ставим на огонь кастрюльку с молоком. Кастрюлька должна быть с высокими бортиками, потому что молоко при закипании поднимается.
Нет смысла стоять столбом у кастрюли с холодным молоком — займитесь ещё чем-нибудь полезным — приготовьте тарелку, масло, к примеру.
Приготовили? Ну, тогда можно ответить на пару писем электронной почты.
Я сказал на пару, а не на десять! Убежало? Снимаем кастрюлю с огня, переливаем остатки в другую кастрюлю, сразу же снимаем с плиты решётку и тщательно вычищаем плиту, пока молоко не почернело.
Если молока осталось мало, нужно долить холодного и снова поставить на огонь.
Теперь у вас есть занятие на кухне — отскребать первую кастрюлю. Металлическая губка и горячая вода с содой вам в помощь.
И не увлекайтесь — вторая кастрюля тоже может сбежать! Поэтому лучше постоять столбом рядом.
В закипевшее молоко нужно медленно всыпать манку и постоянно размешивать, чтобы не было комочков. Не забудьте посолить и сахару добавить!
Выложив кашу на тарелку, добавляем сливочного масла.
Кушаем горячей.
И сразу — мыть кастрюлю и тарелку, чтобы не засохли. А плита уже чистая, в этом прелесть готовки каш. Адреналин, опять же…

Небольшой медико-психологический центр, в котором я работал, был явным детищем 90-х, хотя и являлся муниципальным учреждением. Основанный парой психиатров, поначалу он был весьма интересным местом: молодая команда психиатров и психологов работала по новейшим психотерапевтическим методикам, постоянно вгрызаясь во что-то новое, испытывая это новое на себе. Позже центр переориентировался на освоение бюджетных денег и влез в сомнительные истории с образовательными и наркологическими афёрами, но в начале…
Вначале было весело. Молодые ребята, мои коллеги, были сплошь людьми непростыми, внутри создавались подпольные группы и кружки — от ведьмовских квадриг до любителей голотропа, да и романы тоже случались (об одной из астральных войнушек я уже писал в этом разделе). В первую годовщину Центра прошла вечеринка, на которой все показывали друг дружке свои способности — с завязанными глазами отгадывали позы и предметы, описывали происходящее и так далее. Нужно сказать, что почти никто не пользовался своими способностями в профессиональном плане. Ну, то есть работали словом и движением, по методикам работали. Только одна коллега трудилась как биоэнерготерапевт и работала на энергии. Девушка она была, мягко скажем, крупная, но однажды призналась, что в её доме нет холодильника, потому что в день ей хватало одного бутерброда. Остальную энергию она поглощала извне… скорее всего из бедных пациентов, хотя те и были в восторге.
Я специализировался на телефонном консультировании, супервизии и обучении волонтёров телефона доверия, а также проводил в паре психокоррекционные группы, чаще всего — в форме 24-часовых марафонов. Там было много любопытного, но изматывало нещадно. Позже я влез в разные-другие проекты с радио и полиграфией, и на группы ни сил, ни времени уже не оставалось. Позже я ушёл в собственную фирму, за судьбой бывших коллег я периодически следил — увы, многие скурвились и ушли в бизнес, в халтуры, в семьи, таланты свои порастеряли, но разве можно кого-то винить — времена были смутные и каждый выживал как мог.