А это — джем из неё. Ягоды и сахар (1:1), перетираем и отправляем в холодильник.

Блейк вынюхал ёжика сквозь щель в заборе, устроил скандал и истерику. Чтобы зверь не разнёс забор, пришлось идти на улицу, соскрести ёжика картонкой (никакие рукавицы не спасают от игл, тем более, что ёж — молодой, не замирает, а фыркает и дёргается). Отнёс его подальше от Блейка, сделал фото на память и ушёл жарить первый в сезоне кабачок.

Кусочек горы Чеки, что расположена в пойме реки Урал, живущий со мной в разных местах уже 7 лет. Альпийской горкой этот крохотный дёрн на камнях назвать сложно, но Чековской (не чекистской) горкой — запросто.

А это — сегодняшнее безумие — не ягоды, а маленькие арбузы — не мог остановиться и оставить на кустах это богатство:

Буду перетирать этот крыжовник с сахаром, тем более, что понял — ни малинового, ни вишнёвого, ни клубничного варений в этом году не будет (про яблочное или грушёвое, сливовов или черноплодно-рябиновое и вообще молчу). Полно черёмухи, но она такая мелкая, что и смотреть не хочется, тем более, что черёмуха в сахаре ещё хранится в холодильнике (как и черноплодка и вишня).
И ещё одно безумие — тмин, обнаруженный перед калиткой моих соседей (они так и не появились, а я недокосил именно этот клочок, что и спасло целую плантацию тмина — хоть на продажу заготавливай!
Пока же сижу и жду когда дадут воду, чтобы начать переработку ягод. Дождя уже не жду — второй день, если верить синоптикам, у нас идут ливневые дожди, но это если верить, что выпавшие вчера пять капель называются ливневым дождём. И поливать нечем — воду отключили раньше, чем я успел набрать её в садовый бак после вчерашнего полива.

Тенденция мне не нравится — Блейк бросает игрушку, чтобы начать жрать ягоды. И это уже не только крыжовник — сегодня он составил мне компанию и в сборе чёрной смородины! А ведь раньше она ему не нравилась — выплёвывал. Теперь понравилась. Видимо, помидоры я буду собирать без него.
Он вообще с детства обезьянничал, наблюдая за мной — начинал копать, когда я копал огород, начинал грызть кустарник, когда я обрезал его секатором, научился есть ягоды и груши, пытался «помогать» мне с сохнувшим на верёвках бельём — я вовремя это пресёк. В общем, смышлёный мальчик.
Несмотря на активную помощь, я всё же собрал полтора кило смородины. Честно говоря, думал будет больше, но некоторые кусты ещё не поспели. Трёх литров тёртой с сахаром смородины мне должно хватить, но, видимо, нужно будет ещё собрать крыжовник, на этот раз спелый — для варенья используют зелёный, а я хочу перетереть его с сахаром — для этого нужен спелый, красноватый. Соберу завтра, если успею раньше Блейка.
Выкопал и выбросил несколько кустов земляники — по весне я жадничал и собирал по участку кустики земляники, пересаживал их на одну грядку. Выяснилось, что часть этих кустиков оказалась дикой, лесной земляникой. Как её занесло на участок — непонятно, хотя… возможно, многие его участки никогда не возделывались и растительность осталась «реликтовая», от прежней лесной — весной я находил даже лесной ландыш под забором. Кстати, и тмин оказался повсюду, и явно дикий, а не посеянный (что, в общем-то, неплохо). Ситуация с дикой земляникой кое-что мне напомнила: некоторые люди, оказавшись на плодородной почве, тоже могут «распальцеваться» мощными листьями и усами, словно всегда росли в культуре, но генетика берёт своё — ягоды они дают мелкие и кислые. Можно строить иллюзии об исправлении натуры в первом поколении, но практика и наука не подтверждают подобное благодушие. Сам на этом не раз обжигался, хотя один умный человек когда-то говорил: «Не трать время на людей не из своего круга». На эту же тему сегодня посмотрел фильм Вуди Аллена «Матч-пойнт». Фильм 2005 года, но тогда мне было не до Аллена, посмотрел только сейчас. От Вуди Аллена, каким его привыкли видеть, был только Достоевский и тема «Преступления и наказания» — Вуди Аллен неровно дышит к русской классике — чего стоит его интерпретация «Войны и мира» в гениальном и по-алленовски стёбном фильме «Любовь и смерть».

Собирали ягоды весело, вдвоём. Я — в ведро, Блейк — в пасть, иногда с куста, а иногда и из ведра. Хитрожопник! Собирали наперегонки — пёс сожрал не меньше, чем я собрал. Я поднимал ветку, а он торопился съесть ягоды, пока я не снял. Сварил немного, всего 1,5 литра — мне хватит, я не большой любитель варений. Разве что чёрную смородину перетру с сахаром и варенье из физалиса сварю (физалис уже спеет).
Сегодня же заготовил укроп — разложил сушиться под навесом. Укроп Кибрай я раньше не любил, а зря — когда нет засухи, он растёт очень пышно. И лук в этом году здоровенный — в степи он обычно бывал мелковат.
Вчера же накрутил и заморозил голубцы с мангольдом — намного проще, чем из капусты, но намного меньше, по виду больше на долму похожи, только там — виноградные листья, мне такое знакомая армянка готовила (одна из немногих женщин, которая умела готовить, а не жрачку стряпать).
Кстати, о женщинах. Вчера посмотрел фильм «Искупление» (2007), где играют Кира Найтли и Джеймс МакЭвой. Это из серии «почему её не убили маленькой?» — как из маленькой девочки вырастает редкостная сука. Подлечился другим фильмом — сказкой «Август Раш» о мальчике-музыканте (там играют Робин Уильямс и Джонатан Риз Майерс с «лошадёнковыми глазами» (по выражению другой моей знакомой, которая говорила, что у парней с такими глазами обычно жеребцовые… о чём это я?) — фильм сказочно хэппиэндовый, до того сладкий, что противно. У меня траффик в этом месяце остался — посоветуйте что ещё посмотреть?

Это небольшие картинки с ярмарки, зарисовки с натуры, записки несумасшедшего из больничных покоев.

В отделении урологии онкоцентра обитают мужики с жабрами между ног или сбоку от туловища. Жабры из прозрачных трубок жёлтого, красного, а иногда и коричневого цвета либо свободно болтаются, либо стыдливо прячутся в обычные магазинные пакеты, повешенные на лямочках через плечо. Это выводные трубки от катеторов прооперированных больных. У всех есть трубки красного цвета — дренаж крови из разреза, у многих — жёлтого — в специальный мешочек отводится моча, ну и так далее. Зрелище инопланетное, напоминает то ли «Людей в чёрном», то ли «Пятый элемент».
Как правило, пациенты центра — люди в возрасте. В своей палате я был самым молодым, но всех соседей звали по именам: Санёк, Ванька, Петя и только один был Дедом — ему стукнуло 74 и его уважали. Среди шести человек всегда отыщется лидер — сначала им был Санёк, язва и похабник. Он часто доставал марийца Ваньку — стоило тому уснуть, Санёк орал: «Ванька, хватит дрыхнуть, вставай давай!».
Однажды Санёк полез на подоконник, чтобы поправить слетевшие с гардин кольца штор. Когда он балансировал на одной ноге, я не удержался и закричал: «Санёк, одумайся! Ещё не всё потеряно — жизнь прекрасна и удивительна!». В этот момент вошла сестра. «Да пускай прыгает, только не через стекло, замёрзнем».
Санёк «бросил курить», а, следовательно, курил исключительно мои и сопровождал меня в курилку — крыльцо служебного выхода на 1-м этаже. Сам факт наличия курилки в онкологической клинике заслуживает уважения. Всё крыльцо было обвешано запретительными объявлениями, но персонал не препятствовал — лучше уж на улице, чем в туалетах. Некоторые стояли без сигарет и старались вдохнуть чужой дым — это были люди с перевязанными горлами.
Путь в курилку и обратно лежал через два лифта. Урология была на 9-м этаже, и часто мы ехали из курилки в компании дам, которые выходили раньше. Однажды одна такая, обращаясь то ли к соедке, то ли к нам, сказала: «Как только мужчины с нами едут, так обязательно — на девятый.». И кокетливо добавила: Что там такого интересного?». Я: «поверьте, мадам, там,» — я посмотрел вверх, — «И там…» — покосился на жабры Санька, — «…уже ничего интересного»,
В первый день, когда меня только готовили к операции, я часто спускался в курилку, чтобы накуриться «впрок». Возвращаясь обратно, я как-то увидел закрывающиеся двери лифта и закричал какому-то мужику внутри: «Подождите!», а сам бросился вприпрыжку к лифту. Мужик открыл двери, пропустил меня: «Как резво скачешь!» — «Ну да, пока ещё…» — ответил я. «Завтра скакать не будешь!», — сказал тот — «Я это уже проходил, знаю». На завтра я действительно не скакал и после операции вообще пару дней не вставал с койки, мне приносили трогательные блюда из меню «стол номер один»: на завтрак — что-то типа затирухи (мука на воде), на обед и ужин — две ложки перепущенного отварного мяса в несолёном бульоне. «Это чтобы ты не срал,» — подсказали мужики. «Ты перед операцией сутки не ел, тебе клизмы сделали, вычистили, а теперь у тебя кишки спутанные, срать не будешь долго, но сначала должен будешь отпердеться — если газы пойдут, значит, заворота нет и срать сможешь. А если нет — снова разрежут и по новой кишки укладывать будут,» — успокоили меня.
Первый день после операции был особенно тоскливым — всё болит, курить нельзя, вставать тоже, стол номер один и Санька выписали. Вместо него в лидеры выбился Серёга — болтливый до невозможности татарин. При Саньке он не высовывался, но без него развернулся — уселся посреди палаты за столом как на троне и начал травить байки, случаи из жизни, доисторические анекдоты. Меня спас смартфон с наушниками — я погрузился в него и старался не пересекаться взглядом с Серёгой, потому что он тут же подскакивал и начинал меня о чём-то спрашивать и вовлекать в разговор. Слава богу, разговоры в палате велись исключительно на житейские темы и это была моя заслуга — в первый же день, как только кто-то начинал про историю своих болячек, переходившую в мортиролог покойных друзей и родственников, я резко затыкал ему рот, угрожая тапками. На четвёртый день появился новенький старичок, уже не раз здесь лежавший. Он тоже попытался было затянуть песню о своей простате, но его оборвали все остальные и, косясь на меня, сообщили, что «тут это не принято». Старичок удивился, но замолк. Попытался, правда, расставить по всей палате свои иконки (их там и без него хватало), но я сказал, что не желаю лежать под образами аки покойник — дед ограничился личной тумбочкой.
А вообще воронья в места скорби и недугов слетается много — церковная лавка в фойе при входе, часовня на территории под окнами (с колоколом, будь он неладен) и — цыганки у входа на территорию. Когда меня выписали, я радостно покидал заведение, пока меня не остановила одна из них: «Угости сигареткой!». Сигареты в больнице — на вес золота, я рявкнул: «Ага, две не хочешь?», цыганка тут же злобно фыркнула мне вслед «Сдохнешь!». Я остановился, развернулся, подошёл к ней, пристально поглядел в карие очи и сказал: «Ты сдохнешь раньше!», развернулся и пошёл дальше. Цыганка не проронила ни слова.