В Мали французские войска, вошедшие на освобождённые от исламистов территории, обнаружили разгромленные мавзолеи и могилы святых-суфиев 13 и 14 веков. Это сделали ортодоксы-фанатики. В Дагестане тоже убивают суфийских шейхов. А что творили ортодоксы-талибы в Афганистане, хорошо известно: кровь, разрушенные храмы, взорванные Бамианские статуи Будды, которые простояли 18 веков… В Египте и в Ираке, в Марокко и в Алжире ортодоксы практически у власти, в других странах они ведут гражданские войны.
На дворе 21 век. Но помимо ортодоксального ислама есть и ортодоксальное христианство, а именно так на западе называют православную церковь (orthodox church). В России ортодоксальная православная церковь начала наступление на общество и светские основы, всё ближе сотрудничая с репрессивным государством: нетерпимость и агрессия теперь проповедуются не только в церквях, но и в армии, в школах, теперь ещё и в детских православных приютах. Патриарх Кирилл начал активную «миссионерскую» деятельность на территориях, исторически населённых мусульманами, что вызывает противодействие и встречную агрессию. Государство идёт ортодоксам навстречу: Госдура принимает один за другим законы, ограничивающие светские свободы, церковь же вне закона: ей прощают торговлю в храмах, суды не видят нарушений, полиция не привлекает к ответу православных погромщиков на улицах, священники же собирают дружины и призывают прихожан к насилию против «кощунников» (читай «неверных»).
Что происходит? Казалось бы, средневековье осталось в истории. Или действительно животные инстинкты просыпаются в людях точно так же, как они просыпаются в домашних животных, предчувствующих землетрясения? Кстати, в ближайшую среду на канале «Россия» анонсировали очередной фильм-пугало о грядущем экономическом коллапсе. Скорей бы уж, что ли — иначе этот мир сожрёт сам себя изнутри.

Пока вспомнил, стоит записать.
Я на днях написал о Челябинске, но Челябинск не одинок. Я в своей жизни так много ездил по стране и со столькими людьми общался (в экспедициях, на телефоне доверия, на приёмах, в группах, на семинарах, курсах, тренингах, среди клиентов, в своей гостинице, наконец), что у меня сложилась определённая картинка, некий срез психологии жителей нашей необъятной страны. И психология эта не едина. Она отличается в зависимости от региона, удалённости от центра и от размеров населённого пункта.
— Провинциалы из глухомани (сельские жители, жители посёлков и маленьких городов, расположенных вдали от центров «цивилизации», как ни странно, одни из самых симпатичных. У них масса недостатков, они очень консервативны, замкнуты, часто ограничены, но у них сохраняется некий моральный стержень и, благодаря наплевательскому отношению ко всему общепринятому, основа для собственного мнения и достоинства.
— Провинциалы из малых городов или крупных сёл в густонаселённых районах средней полосы или юга уже не столь консервативны, намного более хитры и гибки, намного прагматичнее своих деревенских собратьев, но они имеют представление, что есть и похитрее, а потому ведут себя скромно и в меру осторожно.
— Провинциалы из средних городов или небольших областных центров, удалённых от столиц отличаются от вышеописанного разительно. Они уже не имеют никаких архаичных моральных устоев, но успели вкусить от «цивилизации». Если они занимаются бизнесом, то живут по принципу «не обманешь, не проживёшь», если они при власти, то лютуют без зазрения совести, вокруг все «свои», такие же, как они, и количество таких же «своих» вводит их в иллюзию, что повсюду именно так, и это — закон жизни. Это — самая страшная (как мне лично кажется) часть населения России. Я уже боюсь принимать гостей из таких городов, как Саратов, Пермь, Челябинск или Магнитогорск, Тюмень или Оренбург. Если у людей из этих городов есть деньги, то обычно это — полный неадекват и беспредел (вспомните кадры с саратовским «бизнесменом» на борту самолёта, летевшего в Хургаду и вы всё поймёте, про ментов из Перми я вообще молчу).
— Провинциалы из крупных областных центров (Новосибирск, Екатеринбург, Нижний Новгород и пр.) весьма милы. У них неплохая культурная среда и при этом присутствует в сознании планка для сравнения — столицы и заграница. Поэтому они максимально адекватны, чего не скажешь о некоторых столичных жителях,
— Вернее, о московских. Питерцы всё же ближе к предыдущей категории, хотя и свои отличия имеются. Москвичи, начиная от продавцов на рынках и потомственных рабочих завода «Москвич», имеют врождённое (и ни на чём обычно не основанное) чувство превосходства над прочими «замкадышами». Сейчас это не очень заметно, потому что коренных москвичей надо в Москве ещё поискать, но я за версту чую (и слышу) московскую хамку, громогласную и безаппеляционную (как героиню Муравьёвой в «Москва слезам не верит» или, в более элитном варианте, Татьяну Толстую). Москвичи в Москве не чувствуют себя особенно комфортно, поэтому всё реже можно услышать «понаехали тут!», но когда москвич оказывается в провинции, весь его гонор и пренебрежение вылезают из всех щелей (за что, собственно, москвичей за пределами Москвы и не любят).
В оправдание москвичам нужно сказать и другое. Всё больше и больше молодых москвичей уходят от имперского снобизма и приобретают облик просвещённых европейцев — непафосных, простых и милых. Всё же открытые границы и обмены дают о себе знать. Жаль только, что именно эта категория склонна не изучать многообразие расейских феноменов, а тихо отсюда сваливать, потому что «там» они чувствуют себя своими, а «тут» — белыми воронами в взбесившемся зоопарке…

Ещё один новый фильм. История мальчика, который с 8 лет был помешан на волнах, потом встретил соседа, который принял его как сына и научил сёрфингу, да так, что тот в 15 лет покорил супер-волну, стал знаменитым, правдв, в 22 года погиб (основано на реальных событиях).
Тема с экстремалами не отпускает. Нет, не так. Эти темы летают стаями и появляются в одно и то же время совершенно не случайно. Ох, как не случайно…
В этом фильме весь пафос заключался в том, что можно рисковать жизнью и положить её, свою жизнь, ради нескольких вызывающих прилив адреналина моментов. А уж если за этим следует и признание — пресса, девушки, «успех», то и вообще не жалко умереть в 22 года. С этим можно согласиться, если следовать логике автора фильма, который показал среду, в которой этот мальчик рос: пьющая мамаша, торговля наркотиками в школе, ублюдки-друзья, не особо верная девушка. Если сравнивать с его окружением, то — да, конечно же, лучше экстремальная и короткая жизнь, лучше яркая и красивая смерть, чем унылое существование в болоте повседневности.
Да, это так. Но только если единственным ориентиром и точкой отсчёта иметь унылое существование обывателя. Вырваться из этого болота в красивую смерть — выход, но единственный ли? Этот выход — бунт, но бунт обывателя, который не видит иного исхода. И обыватель умирает героем, но не перестаёт при этом быть обывателем. Увы.
Грустный фильм. И особенно грустный тем, что это правда. Так обычно и случается. Если человек рождён обывателем, то максимум, что он может — взбунтоваться и красиво умереть. И смерть даётся ему как награда, как искупление, как билет на выход из тюрьмы обыденности. Именно так и случаются подростковые суициды, коих не мало в спальных районах, маленьких городках и посёлках. Но почему не изменить себя и не найти новую жизнь? Истории с трансформацией личности встречаются иногда в искусстве, но почти никогда — в жизни. В жизни трактора оказываются сильнее. Среда, наследственность, воспитание… На трансформацию способны единицы, но я не готов утверждать, что знаю такие примеры. Увы.
Грустный фильм.