Мир тварный счисляем. Мир горний неисчислим. Познание – это исчисление. Мир материи познаваем, мир духа исчислению не подлежит, а потому непознаваем бинарным разумом, числом и мерой. В тайной математике Всевышнего есть две цифры и три числа: есть 0, есть 1 и есть пара из нуля и единицы.
0 – это абсолютное Ничто и тайна неявленного Смысла.
1 – это овеществлённое нечто, воля и проявление.
Сочетание нуля и единицы – это бинарный код, двоичная система мира, в котором есть безграничная тайна Всевышнего и ограниченность бытия.
Бинарные коды описывают весь мир, оцифровать можно всё — от массы атома и генома улитки до фуги Баха и фрески Микеланджело. Но как только пара двух цифр, нуля и единицы, появляется вместе, сразу же возникает число два, и мудрые называют двойку числом Сатаны. Но если материальный мир двоичен, неужто он – царство Иблиса? Так и есть.
Есть ноль как 0. И это – Всевышний в его самоценности и отсутствии всяческих исчислений пространства и времени, размера и смысла, понятий и целей. Тьма над бездной.
Но вдруг – великий акт Творения, Большой Взрыв, явление воли в мир. И Творение, Воля и Смысл появляются в единице.
Всё прочее – иллюзии. Две цифры, ноль и единица, Ничто и Нечто смешиваются в невообразимых сочетаниях и создают миры – эфемерные, призрачные, преходящие. Ведь что такое рождение и смерть звезды на фоне вечности? Игра двух цифр, всполох фантазии, такая же незаметная, как и рождение планеты, жизни и сознания в белковом субстрате, на краткий миг показавшемся на одной из них. Круги на воде и узор на бархане. Как и узоры разлетающихся галактик, которые исчезнут во времени, не оставив следа, потому что след оставлять негде, не на чем и не для чего…
Казалось бы… если мыслить двоичными мозгами и пытаться понять бинарными смыслами, которые и есть Иблис…

Багдыр охотился с самого утра, но, то ли шулмусы его морочила, то ли просто не везло – ни одного архара он так и не подстрелил. День в алтайских горах уже перевалил к вечеру, а парень всё бродил по отрогам, путаясь в следах. И вроде бы всё сделал как нужно – и кобыз в рот засунул, и песню спел, и с духами попытался договориться – нет архаров, хоть ты тресни! А ещё мысли всякие-разные в голову лезут – его Тюльтюк давно его не зовёт – то больна, то устала, то овец стрижёт, а то какой-то очередной дедушка в гости приехал. Чёрт бы побрал этих стариков, не сидится им на месте, неужто своих забот нет? Уже две недели без секса! Или обидел я её? А что если правда? А что, если это её проделки – все бабы шулмусы, если что не по ним. Говорят, есть ещё алмысы – встречают охотников в горах, соблазняют, и даже живут с ними, тогда и с охотой всё о’кей, да и красивые они, говорят. Встретить бы… Ох ты, чуть архара не спугнул – вон же он стоит, красавец, а за ним, по склону, поди целое стадо – с такими-то яйцами мужик никогда без дела не останется!

Цель, дыхание, выстрел. Архар упал, но упал по ту сторону склона, его не видно. Багдыр взбежал наверх, вскочил на камень… Козлиная борода, овчинный тулуп… Дедушка Тюльтюк лежал там, где Багдыр готовился увидеть барана. И воняло от дедушки так, словно Багдыр подстрелил его не сейчас, а неделю назад.

Вся будущая жизнь пронеслась перед внутренним взором: участковый милиционер, блатные сокамерники, лесоповал на болотах (почему на болотах?), выпавшие через двадцать лет зубы, искажённое горем и обидой лицо Тюльтюк… Всё это нарисовалось так ярко, что Багдыра замутило, он перегнулся через камень на склоне и уже готов был блевать, как вдруг камень под ним дёрнулся, дрогнул и начал крениться к обрыву. Нужно было что-то предпринять, но мышцы словно смёрзлись, он не мог пошевелиться. Камень ещё раз дрогнул и скользнул в пропасть. Вместе с Багдыром. И это было бы его последним воспоминанием, если бы не коряга, за которую он зацепился поясом и повис вверх ногами. Раскачиваясь над обрывом, он глядел наверх, где над кромкой скалы вдруг появилась рогатая голова барана – качнувшись в сторону, Багдыр увидел солнце, вернувшись назад – козлиную бороду дедушки Тюльтюк, потом опять солнце, снова – рога барана, солнце – борода дедушки, солнце — рога архара, солнце – борода…
Очнулся Багдыр на вершине горы. Над ним нависала улыбающаяся морда старика с козлиной бородой и рогами архара…
На Алтае начинался новый день.

Есть люди и есть духи. Духи бывают разные и люди бывают разные. Духи могут быть шайтаны и суккубы, сущности и ангелы, призраки и фантомы. Люди тоже разные – бывают спящие и бывают проснувшиеся, бывают талантливые и умные, а бывают просто люди. Ещё бывают полу-люди, полу-животные и бывают святые. Эти — наполовину люди, а наполовину – духи. Авлийа. На ннх держится мир. Но и они разные. Есть триста ахйар, которые этого не знают, есть сорок абдал, которые знают, семь автад, которые знали всегда и есть ещё трое, которых зовут нукаба и четвёртый над ними — сам гаус или Полюс Вселенной, кутб – или ось этого мира.

— Объясни мне, — захлопнув книгу, полковник Шкирко подошёл к окну кабинета с видом на Лубянку, — скажи мне, пожалуйста, какого хрена они закрыли спецотдел по этим грёбаным колдунам?

Ответа не последовало и Шкирко удивлённо повернулся к бюсту Дзержинского, стоящему на столе.

— Молчишь? Ну да, ты ведь железный! А я нет! И так завал, а тут ещё этого ниндзю в тюбетейке на меня повесили! Ведь сколько лет не вспоминали! Видать, возвращаются прежние весёлые времена… — полковник нервно притушил сигарету в пепельнице, стоящей перед самым носом железного Феликса и вышел из комнаты.

Бюст обволакивала струйка дыма, подплывали к носу. Дзержинский поморщился, плюнул на сигарету и та затухла.
В Москве начинался новый день.