У меня 5 будильников в телефоне. В старенькой Нокии без выхода в интернет. Сегодня я понял, что мне мало пяти. Какие-то звонки будят меня по назначенным дням недели, какие-то сообщают о времени приёма лекарств, один — о походе за молоком, один я ставлю, когда нужно отмерить время для приготовления блюд (снять тесто через 2 часа, сыр — через 4). Иногда будильник бывает очень полезен. Но кто бы знал КАК Я ЕГО НЕНАВИЖУ! Ненавижу, потому что чаще всего ко времени, когда он должен позвонить, я уже сам знаю, что вот-вот наступит ВРЕМЯ и готовлюсь услышать этот противный звук (сколько я его не менял, через пару дней он всё равно становится противным, а в старенькой Нокии выбор невелик). А если ты не приготовился, то будильник зазвонит именно в тот момент, когда ты несёшь горячую кастрюлю или месишь тесто. И ещё его нужно выключать осторожно, нажимая именно на одну маленькую кнопочку, а если нажмёшь рядом или просто телефон резко дёрнулся в руках, то сигнал выключается, но включается повтор через 10 минут. Можно, конечно, вообще выключить этот будильник, но потом замаешься заново выставлять время и дни недели. И такая вот пытка каждый день и в день не по разу. И самый противный — утренний. Тот, который самый что ни на есть БУДИЛЬНИК. И не потому, что он меня будит, а потому, что я просыпаюсь минут за 15 до него и с ужасом жду когда он прозвонит (при этом умирая от желания поспать ещё хотя бы минуту)! Поэтому когда он, наконец, звенит, я расслабляюсь и… сладко засыпаю.
И только в одном случае из ста будильник действительно полезен, но это того стоит и из-за этого я терплю его всё остальное время. Как-то так.

В старину, в день прощённого воскресенья, люди говорили: «А кто старое помянет, тому и глаз вон!», после чего сразу пытались выбить у соседа глаз, чтобы быть уверенными, что их договор не будет нарушен в одностороннем порядке. Так зародилась народная забава на Масленицу биться стенка на стенку, все против всех.

(Заметки официанта).
Если в ресторане мужчина закладывает салфетку за воротник, можете уходить — он пришёл пожрать, вы ему уже не интересны.
Если протирает ложку салфеткой — склонен к мании преследования или ущерба, как минимум — зануда, если протирает своим носовым платком — бегите, это, скорее всего, серийный маньяк-убийца.
Если мужчина тянется за солонкой, даже не попробовав блюда — он упёртый самодур и деспот, который всегда прав, такому никогда не угодить.
Если требует кетчуп и (или) майонез ко всем блюдам — человек непритязательный, но и недалёкий, трудное детство, деревянные игрушки, консервативен и не подлежит перевоспитанию.
Запивает еду вином, не промокнув губы салфеткой — будет мочиться мимо унитаза и разбрасывать носки по кухне.
Подбирает подлив хлебом — не страшно, человек бережливый и экономный, а вот если крошки смахивает — деревенщина.

На десерт — старый анекдот:

Посетитель в ресторане пьет чай. Официант подходит со счетом:
— Месье русский желает еще что-нибудь?
Гость, слегка обалдело спрашивает:
— А отчего Вы решили что я из России?
Официант невозмутимо отвечает:
— Видите ли, вы русские когда пьете чай всегда зажмуриваете один глаз, что бы ложечка в глаз не попала.
Русский говорит:
— Но у меня в стакане нет ложечки!
— Да, но глаз-то Вы все равно зажмуриваете.

Каждое утро у нас скандал. Со стонами и слюнями. «Ты террорист, знаешь? Нет, я не пойду сейчас никуда, я ещё чаю не пил!» — «Ну пошли, там мячик!» — «Я пью чай. Пока не выпью, я не человек!» — «Не человек, ну и что, я вот тоже и ничего, пошли давай!». Если выгнать его на улицу — будет скулить в окно. Не выгнать — будет толкать мордой под руку с чаем, залезать лапами на колени, царапать руки, потом их лизать, потом опять лапами («Не лапай меня!»). «Я понимаю, что тебе скучно, но…» — слово «скучно» (которое должно произноситься как «скушно») теперь под запретом — слишком похоже на слово «скушай» и «кушать» — приходится говорить «скучно» или даже «грустно», от греха подальше, иначе — боевая тревога: «Жрать? Где! Когда?».
Наконец выходим. Несколько ритуальных пробежек туда-сюда мимо меня с мячом в зубах, потом я должен мяч отобрать и бросить. Так три раза. Потом мы уже запыхались и стоим дышим. Старенькие стали. Раньше мог часами носиться. Собственно, на этом можно и закругляться, программа на утро выполнена.
Днём я сижу за компом, он только изредка меня отвлекает, чтобы сбегать на улицу или, если я на кухне, с интересом смотрит как я готовлю (иногда ему что-то перепадает).

После ужина подступает сон, но ложимся мы в последнюю очередь — а вдруг ещё что-нибудь обломится? И вот уже глазки закатываются, а мы сидим на страже. Иногда смотрим друг на дружку нос к носу и зеваем, словно разговариваем. А если из нас кто-то пукает, то начинаем нюхать под хвостом: это кто, я?
Блейк заботится обо мне — зализывает ранки (особенно если они только что смазаны кремом), напоминает мне не только о своих завтраке и ужине, но и о моих — чего не ешь-то, надо питаться, потом и мне что-нибудь останется.
А ещё он у меня бесстрашный — уже не боится пылесоса, когда я его чищу перед запуском в дом. И доверяет мне — когда лежит, развалившись в узком проходе между стеной и диваном, то даже не поднимает головы, когда я осторожно ступаю между его четырьмя лапами, чтобы не отдавить. О том, чтобы встать и пропустить, не может быть и речи — мы ещё и гордые! (Или наглые, что, в принципе, почти одно и то же).
Дверь мне теперь приходится запирать изнутри, когда Блейк в доме — он теперь научился открывать её и выходить на улицу самостоятельно. Для меня был шок, когда я оставил его спящим в комнате, сел за компьютер, как вдруг его морда нарисовалась в окне. Открывать дверь он научился, а закрывать её за собой — нет, по дому гуляет мороз.
У нас вырабатывается новый лексикон и новые привычки.

А ещё мне кажется, он скоро начнёт разговаривать, по крайней мере очень выразительно высказывает неудовольствие и обиду, когда его, к примеру, долго не пускают в дом. Зайдя, он садится и начинает урчать: «м-м-м» как обиженный и насупленный ребёнок: «Ты меня не любишь!». А уж как он театрально стонет перед сном — не знал бы, поверил, что у человека самая тяжкая жизнь и непосильное бремя волнений.
И ещё он стонет от недовольства, когда я по ночам хожу и не даю ему спать. Он мстит мне потом, по утрам, не давая отоспаться. Завтрак — это святое, а потом нужно играть в мячик. И так по кругу. На дворе он теперь долго не задерживается, просится в дом. Стопроцентная комнатная собачка. Нет, двухсотпроцентная, если по габаритам.
Сегодня вспомнил, что фермер, купивший у меня дом в Пути Октября, предлагал оставить Блейка вместе с домом. Это была такая чушь, что я об этом даже не вспоминал. Сегодня вспомнил и подумал, что я без Блейка, наверное, давно бы спятил. А ещё вспомнил, что когда я заводил его после смерти моей Кристи, то говорил себе: никаких больше отношений с собаками — дворовый пёс, живёт на улице, охраняет территорию, just buiseness nothing personal… Ага! Как же!