День без мексиканца — это название фильма 2004 года, когда в Калифорнии вдруг исчезли все латиносы и случился апокалипсис. Завтра будет День без азиата. В Ёбурге, куда я отправляюсь именно завтра, из 2000 водителей автобусов 600 — это они. И с завтрашнего дня иностранные водительские права больше не действуют в России для профессиональных шоферов. И почему мне нужно ехать именно завтра? Почему бы не поржать над транспортным коллапсом из дома, почитывая новости в соцсетях?

«Ультраамериканцы». Анонс: «А вдруг ты тоже спецагент, обладающий уникальной боевой подготовкой и сверхинтеллектом? Но просто ты забыл об этом… Как Майк Хоуэлл, лоботряс из супермаркета, который безмятежно читает комиксы и курит дурь, пока славное прошлое не настигает его. И обдолбанный агент номер 1 становится мишенью номер 1.»
Джесси Айзенберг в главной роли. Не фонтан, но его можно и в документальном кино показывать — очаровательный пацан, не случайно у него охрененный фан-клуб из девочек-тинейджеров. Фильм ни о чём. Я бы такое вместо музыкальных пауз между нормальным кино показывал.

Английские сериалы.
«Десять негритят» по Агате Кристи. Называется как-то по-другому (в оригинале — последняя строчка из стишка-считалки: «And Then There Were None», «И не осталось никого»). Три серии. Как в русском мини-сериале Говорухина 30-летней давности. И мало чем от него отличается, разве что набором актёров. Хотите освежить впечатления о сюжете, который давно знаете — смотрите, нет — ничего не потеряете.

«Грешники» (Vicious). Анонс: «Фредди (Иэн МакКеллен, Гэндальф) и Стюарт ( Дерек Джекоби) — пара пожилых геев, которые живут вместе не первый десяток лет, постоянно препираясь друг с другом. Их размеренная жизнь переворачивается с ног на голову, когда в квартиру сверху заселяется молодой парень Эш (Иван Реон, Говнюк Рамси Болтон из «Игры престолов»).»
Если бы не набор актёров (там ещё была Джуди Денч (Мани Пени из Джеймса Бонда, но Джуди только озвучила три записи на автоответчике от самой себя, Джуди Денч), я бы никогда не стал смотреть ситком с закадровым ржаниием. Но было мило. Целый паноптикум стариков и старух за 70 (плюс старая 20-летняя собака), много ругани и сарказма. А вот живьём я никогда в жизни геевских пар с таким стажем не встречал — ни мужских, ни женских. Опять же любопытно. Милый сериальчик. Не стоит и напоминать, что «Гэндальф» играл здесь почти что самого себя — старого актёра и открытого гея.

«На Киевском вокзале». Это такая сиротская песня. С такими обычно побирались на вокзалах. Потом появился блатняк, шансон и «Ласковый май». Короче, субкультура с глубокими корнями. Недавно слышал хор сельских мальчиков, которые пели «Синий платочек» ко Дню Победы. Они пели платочек, а слышалось «На Киевском вокзале». Против генетики не попрёшь. А тут я посмотрел фильм «Лев», который номинировался на Оскара в этом году как лучший иностранный фильм. Австралийский. Но в лучших традициях индийского кино — видимо, потому что действие происходит в Индии, а главную роль исполняет известнейший индийский актёр Дев Патель (Который ни разу не индийский, а британский, но бьют не по паспорту, а по морде: «Миллионер из трущоб», «Отель Мариголд» и далее везде). Почему в индийских традициях? Да потому, что как говорили в эсэсэре, на индийское кино нужно ходить с несколькими носовыми платками. А почему «далее везде» — потому что опять вокзальная тема: мальчик садится в поезд и теряется. И сиротская — становится сиротой и его усыновляют. Короче, «На Киевском вокзале». Слезу давят немилосердно, но она почему-то не наворачивается. Поэтому очень наивными выглядят последние кадры, на которых прототип истории и титры, в которых предлагают пожертвовать деньги на конкретный фонд, помогающий беспризорникам: «Мы сами люди не местные…». Короче, фуфло, непонятно почему его номинировали. Даже несмотря на участие Николь Кидман, мужа которой играет актёр со шнобелем, который он явно стянул из её гримёрки — она в нём играла в «Часах»). Били на жалость, но процент попадания примерно такой же, как у вокзальных попрошаек. Лучше бы раздавили кого-нибудь бешеным слоном — это единственный сюжет из индийского кино, от которого я плакал в детстве.

Искал новый фильм Вендерса, не нашёл, зато вспомнил, что почти ничего этого режиссёра не видел. Начал смотреть раннее. «За облаками», «Съёмки в Палермо» — не смог досмотреть, ненавижу жевание чужих соплей а-ля Сокуров. Самокопание, но без грамма самоиронии («Любите не себя в искусстве, а искусство в себе!» — говорил Константин Сергеич). Самокопание — возможно, но прилюдно оно возможно только с иронией, учитесь у Вуди Аллена! А вот фильм «Отель «Миллион долларов» понравился. Юный Джереми Дэвис сыграл бесподобного психа-полудурка. Ну, а Милла Йовович и
Мэл Гибсон — как всегда неплохи. Сюжет же чем-то напоминал сразу два других: «12 обезьян» и «Мой личный штат Айдахо» — про сынков богатых родителей, прячущихся в трущобах. Да, там ещё Тим Рот был. Ровно минуту экранного времени, видимо, поэтому даже в титрах не значится. Вот так бы и с Беном Эффлеком стоило поступить, который в «Бэтмэне против Супермэна» играл… две минуты без маски. Или Джонни Депп столько же светился в кадре в «Фантастических тварях».

На этом мне пока Вендерса хватило. Прочитал рецензию о «бесподобной немецкой комедии» и поверил, решил посмотреть. «Тони Эрдман» оказался ну очень несмешной комедией. То есть история могла бы быть смешной, если бы была снята правильно, как комедия, а не как унылое говно. Снимала тётка, о тётошных проблемах. Видимо, больше жалея себя, чем снимая кино. Нельзя комедию ставить в таком сонном ритме, я даже своим актёрам это постоянно говорю. А сценарий был неплох. Обидно.

Фильмы Звягинцева побили рекорд по пребыванию в моём «запаснике» — пролежали скачанными, но непросмотренными несколько лет. А всё потому, что у меня аллергия на постсоветское кино. Как началась «перестроечная чернуха» с «Маленькой Веры», так и не остановилась. Исключения редки и только подтверждают правило: Бекмамбетов, пара фильмов Лунгина, как ни странно, пара фильмов братьев Вачовски Михалковых («Курочка Ряба» и «Цирюльник», «12»), Балабанов и Газаров. А ведь было могучее советское кино — и авторское, и качественный ширпотреб. Но это общее место — повторять фразу «Разучились снимать кино». Я вот долго думал — а почему вдруг разучились? И не придумал ничего лучшего, чем повторить марксистскую догму «Бытие определяет сознание». Бытие и в совке было мерзким, но оно было многослойным: гении не лезли в социалку и пропаганду, их традиционно берегли и позволяли снимать «нетленку». Шибко острое кино попадало на полку, но иногда и наоборот: так, рязановский «Гараж» показывали на закрытых сеансах для партактива по всей стране (как чёрную икру по спец-пайкам выдавали). Но тут случилась катастрофа и с падением совка смешалось всё в доме Облонских: кони, люди, плебс и номенклатура, гении и подмастерья в общей ситуации выживания без финансирования. Стало можно всё — и сиськи, и трах, и чернуха, и сатира без границ. В итоге случилось как с палитрой, которую смешивают неумелой рукой: вместо разнообразия спектра получился один цвет. По определению — коричневый. Другими словами, говно. Одно бесконечное унылое говно с пятьюдесятью оттенками коричневого. И уже Сокуров стал коричневым, и Лунгин, и свет наш Звягинцев тоже (про ноунейм и говорить не стоит).

В американском кинематографе есть такое понятие как «чёрное кино». «Чёрное», то есть негритянское. Это когда чёрные режиссёры снимают кино с чёрными актёрами (ведь их притесняют и почти не снимают в «белом» кино, а уж про Оскары и вообще молчим) и получаются жуткие фильмы либо с тупой чернухой про гетто, либо безбашенные комедии про большие семьи, в которых жирные родственники больше пердят, чем говорят. И вот что выясняется — наше отечественное кино, оно всё «чёрное»! И не столько от «чернухи», то есть от социально-больных тем, сколько негритянское по образу мысли и, что главное — от рабского, ущербного, самоистязающе-уничижительно-смердяковского образа себя на экране. И — что там, в гетто, что в наших фильмах — неулыбающиеся лица соотечественников, угрюмые хари людей «из народа» и брезгливо-агрессивные выражения лиц из «высшего света», который, как ни ряди его «пиково-дамско-лунгинские» костюмы, всё равно отсвечивает малиновыми пиджаками из 90-х (или ниггерскими цепями и бриолином в тех же малиновых пинжаках в американском кино)… Вот только есть одна небольшая разница: ниггерское кино к Америке — это нишевый продукт, а ниггерское кино в России — мэйнстрим. О чём это говорит? Видимо, о бытии и сознании. Не все ниггеры в Америке чувствуют себя ущемлёнными ( а потому это кино в отстойном загоне), но все русские в России чувствуют себя рабами и, видимо, поэтому снимают ниггерское кино.

Тут мне случилось услышать как в местном клубе детки решили исполнить песенку «Мемориз» из «Кошек» Ллойда Уэббера… И вроде бы ноты не перевирали, но, разрази меня гром, слышалось сиротское «На Киевском вокзале»…
Это и называется гетто. И даже не чёрное, а уныло-коричневое. Зато родное, отечественное.

Фильм от Хуана Антонио Байона, одного из режиссёров сериала «Страшные сказки». Этот тоже страшненький, но не очень, потому что типа «детский» (главный герой — ребёнок, но я бы детям показывать не стал — для них — муть кошматерная). И ещё — шибко уж душещипательная. А что нам нужно, чтобы получилось «душещипательно»? Ага, рак. Ну, в смысле, онкология. Как только нужно «пощипать» — свистим и зовём рака. У моего поколения, выросшего на брежневско-застойном вранье, лжи и пуританско-сопливых песенках о родинке и дружбе, невнятной любви к родине, партии, берёзкам и целомудренно-импотентной любви к лицам противоположного пола без всякого секса, развилась стойкая идиосинкразия ко всяческой неправде. Нас, блять, не наебёшь — мы враньё за милю чуем. У нынешнего поколения молодых, правда, теперь есть такой же шанс научиться это распознавать, но это всё благодаря межеумочно-безмозглому поколению их родителей, путинистов-патриотов 70-х и 80-х годов рождения.

Так о чём это я? Ах, да, о неправде. Неправда мне видится в том, как обычно рисуют картинку, складывающуюся вокруг того самого ракового больного — вокруг него страдающие родственники и многочисленные друзья, сопли и слюни. Это неправда. Вокруг — пугающая пустота и вакуум, в который провалились вдруг все эти родственники (мать, брат, сын), а вместе с ними — бывшие, якобы лучшие друзья и уж тем более приятели. Хорошо, если останется пара-другая людей, но это кому как повезёт. Я считаю, что мне повезло. У меня пара-другая есть. Я сейчас об этом пишу не потому что наболело (оно уже заросло), а потому что мне интересны истории как сочинителю. И мне интересны стереотипы и клише, которые складываются вокруг тех или иных тем. То есть не только истории, но истории появления этих историй. И мотивы, которые двигали людьми при их сочинении. То есть сами люди. Люди вообще очень интересные. Как объект наблюдения и как персонажи для историй о них и для них. И для меня лично интересно открытие о самом себе — что мне самому интересно эти истории преподносить в жанре комедии. Несмотря на всю подлость и мерзость человеческую, это всё может быть смешным, нужно лишь забраться повыше и включить ускоренное воспроизведение. Отстранённость помогает. По Брехту это называется «остранённость». По Ионеску — абсурд. А вообще традиция подобной «комедии» богатая — над человеческим дерьмом на театре стебались и Бомарше, и Гоголь, и Хармс, и Булгаков. И в литературе тоже корни глубокие — от Рабле и Бодлера до Твена, Кафки и Гашека, Лема, Войновича и Мамлеева с Пелевиным. С кинематографом сложнее — если комедии родом из цирка, то можно поржать над Чаплиным или Китоном, Ришаром или Гайдаем, но клоунада забывается, когда появляются Феллини и Вуди Аллен или Тарантино с Джармушем.
О чём это я опять? В фильме про монстра есть момент, когда наступает момент бунта: монстр помогает ребёнку перестать быть «невидимым», терпилой и выпустить наружу драконов, и это правильно, в определённый момент жизни. Но важен и другой момент — когда драконы сыты и можно взлететь на вершину холма и оттуда понаблюдать за потугами людишек казаться важными в их серьёзных делах.

Ведь «по большей части люди забавные. Особенно тогда, когда они об этом не догадываются.» — какой-то умный человек это сказал.