Давно поражался тому, как выборочно в языке используются названия животных. Почему любимые говорят друг дружке: киска, котик, зайка моя, и обзываются: сыч, хряк, вобла, гадюка. Для многих животных зарезервированы отдельные качества: тупой осёл, неопрятная свинья, болтливая сорока, это понятно. Но почему другие, казалось бы, «нейтрально» воспринимаемые животные остались в стороне? Почему есть орёл и сокол, но почему никто не говорит: «Лунь ты мой болотный!», «Неясыть!». Почему есть «рыбка моя», а «стерлядь ты моя» нет? Попробовал бы он назвать её ласково выхухолью и сам сразу стал бы нахухолью! (Кстати, нахухоли именно потому и вымерли, наверное).
Или вот ещё. Есть трясогузка и есть вертишейка… А почему нет вертигузки и трясошейки? Хотя вертихвостка есть? Странно всё это.
А «злоебудущее» — это моё сегодняшнее изобретение. Мне кажется, что два исходных слова просто обречены использоваться вместе. В будущем. В злоебудущем.
