Оскара вывели и оставили сидеть в полутемном коридорчике между двумя дверями. С тех пор, как он очнулся в холодной машине, прошло довольно долгое время. Какие-то парни, похожие на мясников — здоровые, небритые, в белых халатах с засученными рукавами опять сажали его в машину, но уже в другую, долго заводили мотор. А потом — бесконечная тряска на дребезжащем сиденье — за маленьким квадратом окошка шел дождь, мелькали окна домов, струны проводов, а потом — однообразные столбы мачтовых сосен, почему-то фиолетовые в свете полной луны: сосны, сосны, сосны… И вот теперь он здесь — в странном трехэтажном здании, за которым виднелись все те же сосны…
В двери что-то щелкнуло, повернулось, в коридор проникла зеленовато-матовая полоска света. В проеме помещалась коренастая фигура в таком же белом халате. «Пойдем,» — Оскар встал и покорно шагнул в дверь. Мясник пропустил его, повернул торчащий уголок дверной ручки и… положил в карман. Оскар тупо уставился на кастрированную дверь. Ему показалось это до боли знакомым – точно – его собственная дверь проделала то же самое накануне. Он уже не задавался вопросами где он, что с ним, но это…

«Пойдем,» — повторил мясник и подтолкнул его в спину. Они оказались в узком полутемном коридоре со стеклянными дверями по обеим сторонам. По всей длине его вдоль стен стояли панцирные койки со спящими людьми. Они едва не задевали их, проходя мимо. Сопровождавший зачем-то держал его за локоть. За стеклянными дверями тоже спали — кровати стояли одна к одной с узенькими проходами между ними. В коридоре было душно, пахло человеческим телом и постоянно раздавались какие-то всхлипы, стоны и бормотание. А из дальней двери однообразным фоном звучали волнообразные, в голос, выкрики.
Мясник вел его к той самой двери, откуда доносились крики. У этой двери не было кроватей, стоял лишь письменный стол с зажженным ночником, стул и жесткое кресло рядом. Чуть дальше виднелась единственная нормальная дверь, куда провожатый зашел один, предварительно пригрозив: «Стоять здесь!». Через минуту он вышел, держа в руках что-то белое и розовое, сел в кресло: «Раздевайся!». Оскар стянул через голову свитер, вопросительно глянул на мясника — тот выжидательно смотрел. Оскар снял ботинки, расстегнул ширинку — крики смолкли, за стеклянной дверью показалась взлохмаченная физиономия в розовом халате, с любопытством приклеившаяся к стеклу. Мясник, не поворачиваясь, ударил костяшками пальцев по распластанному с той стороны носу — фигура исчезла. «Ну?». Оскар снял штаны, рубашку — уже две фигуры крадучись приближались к двери. Сзади тоже что-то заскрипело — с некоторых коридорных коек поднялись головы. Оскар положил одежду на стул, выпрямился, ожидая, что будет дальше. Мясник заложил ногу на ногу, отсутствующим взглядом ползая по его щуплой фигуре. Оскар начал мерзнуть, стоя босиком на холодном линолеуме.
— Ну, долго будешь стоять?
— А что?
— Раздевайся.
Оскар неловко переступил с ноги на ногу, оглянулся.
— Ну?
Медленно стянул с себя плавки, едва не потеряв равновесие — в голове все еще шумело.
— Теперь это, — мясник бросил что-то серовато-белое.
Исподнее оказалось на три размера больше, все в дырах и без резинок. Штаны доходили до колен, а рубашка почему-то задиралась на спине. Одной рукой придерживая сползающие штаны, он взял протянутый ему халат — такой же розовый и мятый как на тех, кто наблюдал за ним из-за двери.
Оскар уже успел понять что это за люди и где он находится. Почему-то это не произвело на него никакого впечатления. За всем происходящим он наблюдал. Наблюдал со стороны взглядом отрешенного зрителя. Единственное, что его хоть как-то задевало, была ручка. Та самая ручка, что вытаскивалась из двери. Вот и теперь ЭТОТ достал ее из кармана, вставил в треугольный паз (халаты разбежались по койкам) и со щелчком повернул. Из открытой двери пахнуло настоявшейся мочой и потом. «Э-то тво-е мес-то. Здесь ты будешь спать, понял? Давай улаживайся». «Укладывайся,» — отметил про себя Оскар и уселся на ближайшую ко входу кровать. От аммиачного запаха резало глаза, он огляделся — неподалеку от его «места» стояло ржавое ведро, наполовину заполненное испражнениями. Первая мысль: «Перебраться отсюда подальше». В палате размещалось еще с дюжину кроватей, но все они были заняты. Оскар повесил халат на спинку и лег в подозрительно пятнистую постель. Он видел, как мясник собрал его вещи и понес их куда-то по коридору.
Горизонтальное положение всколыхнуло в нем всю накопившуюся усталость, но заснуть не удалось. Как оказалось, местное население в массе своей проснулось и посчитало необходимым отметиться. Первым был тот, чью физиономию Оскар увидел сквозь стекло еще из коридора. С независимым видом он гордо прошествовал мимо Оскара и, повернувшись спиной, стал мочиться в ведро. Закончив, он победоносно обернулся, подтянул штаны и резво пропрыгал обратно. Его примеру последовал второй. За ним третий, четвертый. По звуку очередной струи было ясно, что ведро почти заполнено. Подошел еще один, раздалось одинокое «буль», тот сконфужено отошел.
Но на этом не кончилось. С соседней кровати поднялся молодой парень, как-то очень изящно запахнул халат, покачивая бедрами, подошел к ведру, проделал ту же процедуру, правой рукой направляя струю, а левую держа в мягком изгибе далеко на отлете. В отсвете дежурной лампы Оскар заметил длинные ногти со следами маникюра. Еще не подтянув штаны, тот так же изящно повернулся лицом, многозначительно посмотрел на Оскара и пошел на место. Остальные все это время полулежали в совершенно одинаковых позах, приподнявшись на локтях.
Оскар отвернулся ото всех, с опаской взглянув на ведро, попытался расслабиться. Палата, однако, оживала все больше: послышались шепотки, бурчание, какая-то возня. Кого-то, видимо, разбудили — раздался нечленораздельный рев из гласных: «Аооуыыа,» тут же палата стихла, а Оскар услышал галопирующее шлепанье босых ног — этот кто-то, несомненно, спешил. Приоткрыв глаза, он увидел нечто, напомнившее ему иллюстрацию из учебника по палеоантропологии: в ведро мочилась совершенно голая человекообразная обезьяна: сгорбленная фигура, скошенный лоб, выпяченная вперед нижняя губа, огромные надбровные дуги, мощная горилья мускулатура, покрытая густой шерстью и невообразимых размеров член, который обезьяна держала в руке.
«Вася проснулся,» — послышался шепот сзади. Вася на самом деле хотел и, видимо, давненько. Крупно моргая со сна, он шевелили нижней губой, что-то бормоча себе под нос и упорно смотрел вниз, прижимая подбородок к волосатой груди. Вдруг он заметил Оскара на недавно еще свободной кровати. Это его настолько поразило, что он совершенно перестал следить за ведром, которое, переполнившись, потекло мутным ручейком к тапкам Оскара. Тот резко потянулся к своей обувке, а обезьяна неожиданно отскочила в сторону, но тут же начала приближаться, видимо, желая получше рассмотреть новичка.
Оскар умел обращаться с биологическими объектами, а потому сделал звериное лицо и угрожающе шлепнул тапком по дужке кровати. Горилла сбежала в свой угол, невнятно бормоча оттуда себе под нос хриплым басом. Со всех кроватей донеслось восторженное «О-о-о!», коллеги зашевелились, было ясно, что спать они не собираются.
В узких проходах началось броуновское движение. Кто-то взад и вперед бродил вдоль своей койки, наслаждаясь редкой возможностью совершить нечто запретное в отсутствие надзирателя — хотя бы просто погулять при свете полной луны. Кто-то вышел на проспект, в широкий проход посредине и прогуливался там, невзначай задерживаясь у двери, то есть у кровати новенького, в попытке завязать знакомство: или просто мелкой дружеской услугой (подвинуть отброшенный тапок), или незначащей светской фразой типа: «Какая сегодня луна…» или конфиденциально-доверительной: «А Вася хлеб под подушку спрятал!».
Один из них, самый шустрый — тот, что открыл мочительный сезон — порывисто пробегал от двери до окна, расталкивая гуляющих и успевая быстро-быстро огрызнуться на их недовольные возгласы, останавливался затем в неожиданном трансе и с полминуты стоял в поэтически-созерцательной позе, а потом опять, словно спохватившись, хлопал руками про бокам и бежал в обратном направлении, чтобы замереть у двери уже в позе мыслителя.
Остальные же двигались нарочито-медленно, словно под водой, сознавая значимость каждого своего жеста. Оскар сразу же распознал это состояние, еще до конца не изжитое в нем самом, состояние той заторможенности, что пахнет фенозепамом или чем-то подобным.
«Заколотые,» — диагностировал он и в тот же момент встретился глазами с парнишкой лет двадцати с небольшим, что лежал в левом ряду и, по всей видимости, за ним наблюдал, а сейчас как-то полуиспуганно-полуобиженно отвернулся. В отличие от других, он был неострижен, в прочем так же, как и шустряк, но Оскара почему-то корябнул его взгляд — очень осмысленный и живой. Чем-то явно раздосадованный, тот решил было отвернуться, укрывшись с головой одеялом, но к его кровати тут же подошел долговязый парень деревенского вида и, стянув одеяло, что-то ему сказал. Тот матерно выругался и влепил верзиле увесистый пинок, после чего залез уже под подушку. Верзила же тем временем прямиком направился к Оскару, по неизвестной причине сияя счастливой и беззубой улыбкой. Подойдя, он с какой-то детской радостью сообщил: «Моя фамилия — Пидорас,» — и тут же отвальсировал к злополучному ведру, занявшись там запуском бумажных корабликов в растекшейся по полу луже.
Публика явно оживала. На другом конце палаты, у окна, лысый старичок закатил вдруг истеричный монолог: «Я вам говорю, что не напишет… Нет… Да какой там… Я знаю, что говорю, нечего со мной спорить, я лучше знаю, перестаньте… ,» — он отвечал кому-то в пространство, словно в телефонную трубку, которая ему возражала, а он делал паузы, выслушивая реплики оттуда.
Неожиданно над Оскаром склонилась ужасная морда лет сорока: бычья шея, широченное лицо, голый череп, вылезающие из орбит глаза и сросшиеся над переносицей брови вызывали какой-то животный страх. Даже заколотое препаратами, чудовище источало такую мощную энергию, что Оскар инстинктивно вжался в матрас. ОНО стояло над ним, переминаясь с ноги на ногу, пыхтя и часто глотая воздух, как подготовленный к корриде бык.
— Голоса! — пророкотал наконец монстр, показывая выпученными глазами на старичка, и осклабился в еще более жуткой улыбке. Оскар конвульсивно затряс головой:
— Да-да, ага…, — и вздохнул только тогда, когда ЭТО, вращая белками и оглядываясь, прошествовало к своему месту.
Откуда-то сзади послышалось:
— Отнеси меня к ведру.
— Зачем?
— Я хочу писать.
Оскар обернулся: разговор шел между его изящно-голубым соседом и… человеческим обрубком с отрезанными по бедра ногами.
— А поцелуемся?
— Это нехорошо.
— Ну давай.
— Нехорошо, я не буду.
— А я тебя отнесу… А хочешь… , — сосед опустился в проход между койками, подтянул к себе обрубок и склонился над ним.
Отовсюду послышалось: «Смотри, смотри, сосет!» Оскар повернулся на другой бок, закрыл глаза. Гуляющие слегка подались к месту действия. Тихонько заскрипели половицы — подкрался Вася. Кое-кто начал онанировать, не обращая внимания на соседей, а к чавкающим звукам добавились легкие постанывания.
Вася сделал еще шаг вперед — по силуэту было заметно, что самец гориллы находится в возбужденном состоянии. Неожиданно вперед вырвался верзила-деревенщина, нагнулся, спустил штаны и простонал: «Хочу, чтобы меня в попу!» Минуту посоображав, тупо уставившись на новый объект, обезьяна издала отрывистый вопль, схватила долговязого в охапку и в два прыжка оказалась с ним в своем углу.
«Васенька, Васенька, не спеши,» — отбивался тот, но Васенька повалил его ничком на кровать, сбросил в проход ноги, сам подсел сзади, повозился немного и всем своим мохнатым туловищем вдавил его в матрас — раздался дикий вопль, но было поздно — Вася работал как паровоз.
В коридоре послышались ленивые шаги. Оскар вытер со лба пот, с силой провел руками по лицу. Палата стояла на ушах, больные бесновались как на стадионе — подбадривали, свистели. Из угла доносился нестихающий крик и усиливающееся ритмичное дыхание гориллы.
В дверях появился мясник, щелкнул замком, но никто не обратил на него внимания, только рычание стало более ритмичным.
«Вася!» — угрожающе крикнул санитар, но тот не реагировал. Тогда он подозвал парнишку из левого ряда и они попытались вдвоем оторвать Васю от жертвы. Это было бесполезно — крик последней перешел в рыдания, наконец Вася взревел, койка затряслась всеми пружинами, а горилла резко перескочила через соседнюю кровать и забилась в противоположный угол. Прыжок Васи совпал с душераздирающим воплем пострадавшего. Белый халат вдруг засуетился, выбежал в коридор, позвал кого-то по имени — в палату вошел еще один и, дойдя до угла, издал удивленный свист. Вдвоем они взяли под руки плачущего верзилу и поволокли к выходу. Когда его протаскивали в дверь, Оскар заметил болтающийся сзади кровоточащий кусок мяса. «Выпадение прямой кишки,» — диагностировал он.
Голос по телефону вызывал дежурного хирурга. Палата притихла, многие с интересом смотрели на полоску крови, которая протянулась через всю комнату, а у двери смешалась с лужей растекшейся мочи. Только лысый старичок все так же стоял у подоконника и бубнил, глядя сквозь решетку на заходящую луну.

Метки: психиатрия, рассказы

Запись опубликована 11.10.2012 в 01:31 и размещена в рубрике Мысли вслух. Вы можете следить за обсуждением этой записи с помощью ленты RSS 2.0. Вы можете перейти в конец и оставить комментарий. Уведомления сейчас отключены.